-
Надеюсь, Вам понравятся произведения "ДЕВОЧКА И АПРЕЛЬ" или "ПОМПИНИЯ" или
Фирс. Это фитюльки.
Слышен звон церковных колоколов.
Варя. В церкви звонят колокола. Начинается метель. Снова завоет в камине. Дома занесёт снегом.
Пауза.
Любовь Андреевна (закуривает папиросу). Расскажите мне о нём…
Варя. Мамочка, не время…
Любовь Андреевна (строго). Я желаю слушать. (Смягчив тон.) Je vous pris.* – (*Прошу вас – франц.)
Пауза.
Пищик. Как я слышал… Ермолай Алексеич… в гостиничном номере… потребовал себе самовар, и неожиданно для всех… в своей белой жилетке и желтых башмаках… прыгнул с крыши…
Гаев (вздохнув и покачав головой). Несчастный молодой человек. Сколько надо прежде передумать, выстрадать, чтобы наконец решиться отнять у себя жизнь… молодую жизнь.
Варя. Жребий людей различен. Всё в Божьей воле.
Любовь Андреевна (нервно гасит папиросу). Но почему, почему?!..
Епиходов. Умирать нужно с ответом. А он умер с вопросом. (Пауза.) Всё это время, вплоть до рокового дня, я тесно общался с Ермолай Алексеичем, и как мне кажется… он не насытился тем, что скопил; не обрел того, на что надеялся; не запасся необходимым для того пути, что открывался перед ним. Наевшись солняки этого мира, он съел самого себя…
Пищик. Помяни, Господи, душу раба твоего Ермолая, вечная память.
Варя (крестится). Помяни, Господи!
Гаев (подходит к сестре). Не плачь. Не нужно плакать. (Плачет.) Не надо.
Любовь Андреевна. Меня охватывает ужас, когда я смотрю назад, – чем я жила, и как я могла так жить. Я забыла, что значит покой, радость и тому подобные приятные вещи. С первого дня в Париже начались муки, ложь, скрыванье… Я была в таком состоянии, что не шутя думала покончить с собой. Все последнее время я думала, что сойду с ума.
Пауза.
Как же хотелось мне снова вернуться домой! Глупая, ехала в который раз туда и думала, что всё пойдет как-то по-новому, что он… (Пауза.) В Париже, кажется, я не жила, а погружалась в сон или всё удалялась, удалялась куда-то без остановки, безвозвратно, как воздушный шар.
Аня (обнимает мать). Мама! Милая, добрая, хорошая моя мама, моя прекрасная, не плачь. Все мы любим тебя, и все желаем тебе добра и счастья. В лучах нашей любви твое сердце оттает, а в твоей душе навсегда поселится радость. Наш сад обязательно расцветёт. Ты мне веришь, мама?
Епиходов и Дуняша уходят.
Пищик. Добрейшая, прекраснейшая Любовь Андреевна, каждый из нас проходит через ошибки, несправедливость… Несчастья закаляют душу…
Гаев. Во-от. Мы, кажется, заулыбались. Помнишь, у Лермонтова: «Я схоронил навек былое, и нет о будущем забот…» Давай с тобою в этот дивный новогодний вечер, как на свежевспаханной меже меж был и буду, забудем прошлое, не станем думать о грядущем. Явилась звезда Иисуса и свет любви осиял нас!
Епиходов и Дуняша вкатывают на передвижном столике праздничный семиэтажный пирог.
Шарлотта. Какая прелесть!
Пищик. Настоящая Вавилонская башня! Вы подумайте!
Гаев. Шумим, братец, шумим!
Епиходов. Друзья мои, милости просим! (Вместе с Дуняшей.) Праздничный пирог!
Гаев. Надо бы, господа, по этому случаю… Э! Давайте выпьем, господа!
Все идут к столу.
Пищик. Икра, балык, сёмга… Вы подумайте!
Гаев. По стаканчику, за праздничек. (Разливает шампанское по стаканам.) Пожалуйте, покорнейше прошу!
Фирсу подают стакан с шампанским.
Фирс. Давно не пил шампанского. Эх, молодо-зелено!
Гаев. А ведь как приятно – не правда ли? – выпить шампанского и под кураж обозревать самого себя?
Любовь Андреевна. Мой муж умер от шампанского. И второй мой мужчина умер от шампанского. Для меня шампанское стало символом смерти. А я хочу жить, жить!
Епиходов. Тогда позвольте, дорогая Любовь Андреевна, предложить вам сладкой вишнёвой наливки.
Любовь Андреевна. От наливки не откажусь.
Епиходов. Я купил её у одной хохлушки на вокзале. Кстати, она живёт в соседнем селе, Пан-Ивановке. Только сойдёт снег, обязательно поеду к ней. Она обещала мне рассказать как надо правильно вишню сушить, мочить, мариновать, как делать душистое вишнёвое варенье… Будьте уверены, ваш вишнёвый сад станет счастливым, богатым, роскошным.
Пищик. Пью за здоровье хозяйки!
Гаев. Сестра! Дай же Бог, чтобы тебе всегда было тепло и светло на душе, пусть никогда тебе не будет ни страшно, ни больно, ни грустно!
Любовь Андреевна. Дивная наливка.
Аня. Мама, когда ты улыбаешься, ты вся сияешь и кажешься необыкновенно красивой. Твое здоровье, мама!
Варя. Благолепие!
Любовь Андреевна. Семён, скажите тост.
Епиходов. Собственно говоря, отчего бы и не сказать. Эти стихи, как песня моей души. Весь мир – мой сад, птицы поют мои песни, ветер – моё дыхание. Я люблю каждый цветок, возвещающий весну, и каждый лист, раскрашенный осенью. Да пребудут вовеки счастливые превращенья, и пусть сухие листья опадут!
Пищик. Как сказал. Вы подумайте!
Шарлотта. Прекрасный тост!
Гаев. Прекрасно!
Раневская обнимает и целует Епиходова.
В это время за окном слышатся звуки бубенчиков, треск трещеток, детские голоса, смех.
Епиходов. Это колядники.
Голос за окном: «Благословить колядуваты!»
Епиходов (у окна). Колядуйтэ.
Голос за окном: «Кому колядуваты: господарю чы господыни?»
Епиходов. Господыни.
Слышно как хор детских голосов поёт украинскую колядку:
«Коляд, коляд, колядныця,
Добра з мэдом паляныця,
А бэз мэду нэ така,
Дайте, титко, пятака.
А пятак нэ такый,
Дайте, титко, золотый!..»
Епиходов (вынимает из кармана бумажник и даёт его Варе). Варя, дайте детям по рублю.
Варя. Хватит и по двухгривенному.
Епиходов. Я вас прошу. Так надо.
Варя берёт бумажник, уходит.
За окном слышен её голос: «Нате вам, дети, по рублю!»
Детские голоса:
«Спасыби!»
«Бувайтэ здорови, з Исусом Хрыстом, з Исусом Хрыстом, та святым Риздвом!»
Голос Вари: «Дай, Боже!..»
Шарлотта (Раневской). Все называют меня «мадам Пищик», и я все никак не могу привыкнуть.
Любовь Андреевна. Это же так чудесно, моя милая. (Привлекает к себе и целует Аню.) Сокровище моё, ты смеёшься, твои глазки играют, как два алмаза. Ты довольна? Очень?
Аня. Несказанно, мама!
Фирс. Чудо барыня!
Входит Варя, возвращает Епиходову бумажник.
Гаев (Пищику). Как мне вдруг захотелось в Москву: пойти в «Славянский базар», съесть стерлядь и выпить бутылку вина. Когда-то я выпивал бутылку шампанского и не пьянел, потом пил коньяк и тоже не пьянел.
Пищик (берет под руку Гаева, вполголоса). Брат и друже! Я вам больше скажу. Уже месяц, как я ношу в кармане чернильный орех. Первое средство от геморроя, уверяю вас.
Гаев. Ну надо же!
Любовь Андреевна (подходит к рампе; после некоторого раздумья). Неужели я вернулась домой? Не верю!..
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Декорация та же, что и в первом действии, лишь убраны новогодние атрибуты. Аня сидит в кресле у окна и читает книгу; она в новом розовом платье, в волосах пунцовая лента.
Епиходов входит справа; одет в длинный черный сюртук и ситцевые брюки, в высоких ярких сапогах.
Епиходов. Как я люблю растапливать печи, слушать как дрова трещат и стреляют. (Пауза.) Градус мороза, дует ветерок, сыро, промозгло… но все-таки весна недалеко.
Аня. Ещё вчера бушевала буря. Сад ревел дико, жутко…
Через гостиную семенит Фирс.
Фирс. Последний день Масляной. Все по-праздничному разодеты, веселятся, поют песни и просят друг у друга прощенья. «Прости меня!» – «Бог простит!» Эх, молодо-зелено!
Аня. Фирс, родной, скажи Дуняше, пусть сварит для меня кофе.
Фирс. Отчего не сказать, скажу.
Епиходов. Уехал доктор?
Фирс. Уехали-с. Чудак-человек! Даю денег, а он не берёт. Говорю: «Антон Палыч, милый, что же ты делаешь? Чем жить будешь?» Смеётся и больше ничего. (Уходит.)
Аня (задумчиво). Мама полночи простояла у окна. Что-то отстранённое было в ее взгляде, точно она не слышит. (Пауза.) Потом пожаловалась на боль в сердце и попросила ландышевые капли… (Пауза.) Я боюсь за неё. Надо бы показать её доктору.
Епиходов. Любовь Андреевну не отпускают страхи. Вернее, она никак не желает с ними расстаться.
Пауза.
Как я её понимаю. Ведь ещё совсем недавно и я сидел в карусели собственных страхов, печали и постоянно сетовал на судьбу. Я даже помню день, когда начались все мои несчастья. В детстве был у меня в саду угол, где я сам, своими руками, насадил цветы. И они хорошо росли там. Но однажды пришел я поливать их, и вижу – клумба разрыта, цветы уничтожены и лежит на их смятых стеблях наша свинья, – большая свинья Ада. А день был ясный, и безжалостное солнце, позволю себе так выразиться, с особенным усердием и равнодушием освещало гибель и развалины части моего сердца.
Пауза.
Так я рос, а вместе со мной росли и крепли мои страданья. Но меня никогда не покидало чувство, что я смогу сбросить с души ненавистную тяжесть, и слиться в танце с существованьем. И вот, на Воздвиженье, в одно мгновение со мной вдруг произошло удивительное изменение, будто огромная волна света влилась в меня! Я буд-то бы проснулся! И первое, что я увидел – это мир без скуки. И теперь радость не покидает моего сердца.
Аня. Удивительно!
Епиходов. Отец мой был дьяконом, дед – священником, прадед дьяконом. И весь род Епиходовых, быть может, со времён принятия на Руси христианства, принадлежали к духовенству. Вот только я нет. Но я никогда и не думал, что приду к осознанию духовного пути не иначе, как через веру в счастливую жизнь.
Аня. Как хорошо вы говорите!
Епиходов. Петя Трофимов как-то размышлял о гордом человеке и ставил его на высшую ступень пьедестала человечества. Без сомнений, Петя и себя соотносит с гордым человеком. Но есть ли от этого польза душе? Он весь пропитан догмами, иллюзорными суждениями. Гордый человек – как гранит, как гиппопотам! В нем мало настоящей жизни, он не гибок, не текуч… слишком серьезен. Единственное, в чем я могу согласиться с Петей, это в том, что нам необходимо всеми силами помогать тем, кто ищет истину…
Аня. Меня волнует один вопрос. Петя как-то сказал, что для того, чтобы начать жить в настоящем, надо сначала искупить прошлое, покончить с ним, а искупить его можно только страданием. Вы с ним согласны?