-
Надеюсь, Вам понравятся произведения "ДЕВОЧКА И АПРЕЛЬ" или "ПОМПИНИЯ" или
Пищик (целует у Любови Андреевны одну руку, затем другую). Душа моя, добрейшая, прекраснейшая, Любовь Андреевна! Несказанно рад вас видеть.
Любовь Андреевна (весело улыбаясь). На душе так легко и светло.
К Любови Андреевне подходит Шарлотта, обнимает её.
Пищик. Маркс… философ… умище… сказал: «Человек живёт природой».
Аня (Епиходову). Семён, я потрясена!
Епиходов. Чем?
Аня. Я нашла маму на кладбище, у могилы Гриши. (Пауза.) Ни слёз… ни страха…
Епиходов. Друзья мои, мы забыли, что среди нас именинник. Фирс, в твою честь – салют! (Делает взмах рукой, давая знак невидимому факельщику.) Зажигай! (Кричит.) Берегись!
Фейерверк.
Пока длится фейерверк, Дуняша выходит и тут же возвращается; она держит в руках поднос со стаканчиками, налитыми шампанским.
Епиходов. Будь здоров, Фирс! (Пьет.)
Пищик. Многая лета! (Пьет.)
Шарлотта. Живи сто лет! (Пьет.)
Аня. С днем твоего ангела, Фирс! (Пьет.)
Гаев (пьет, браво напевая). «Во мне горит любовь, как лунный луч в бокале!»
Епиходов (радостно). Маленькое слово «любовь». Любовь – великое чуство!
Гаев. За любовь! (Пьет.)
Любовь Андреевна. Кто-то выше любви, кто-то ниже. А я так хочу жить в любви!
Пищик. Был такой лучник, стрелял без промаха и был счастлив. Но вся штука, как он попадал в яблочко. Пустит, значит, стрелу, она воткнётся в дерево, он подойдет и нарисует вокруг стрелы окружность!
Все смеются.
Входит Варя.
Варя. Христос воскресе!
Гаев. Глазам не верю! Варя – ты?!
Варя (кланяется всем). Дай Бог вам здоровья, Царица Небесная! Бог милости прислал!
Аня. Варя, милая! (Целует сестру).
Любовь Андреевна (сквозь слезы). Доченька…
Варя. Здравствуй, мама! (Целует её.)
Любовь Андреевна (разглядывая Варю в лорнетку). Похудела, побледнела… А улыбка у тебя, как в детстве – милая, светлая.
Пищик. Блажен муж, иже не идёт на совет нечестивых.
Любовь Андреевна (уже не плача). Ты присядь, Варя.
Варя садится на скамейку, Любовь Андреевна садится рядом.
Рассказывай, где была, что видела?
Варя. Была в Киеве, в Москве, из Москвы в Троицкую Лавру, из Троицкой Лавры в Новый Иерусалим». Поклонилась «святым» местам. Благолепие!
Входит фотограф; он в белой жилетке, в клетчатых панталонах и желтых башмаках. У него в руках древняя фотографичекая камера.
Фотограф. Господа, фотография на память!
На скамейку, по обе стороны от Фирса, садятся Любовь Андреевна и Гаев, Аня и Варя. За скамейкой становятся Епиходов, Дуняша, Шарлотта и Пищик.
Господа, внимание!
Дым от вспышки.
Фирс выпускает из рук трость, его голова склоняется на плечо Любови Андреевны.
Фотограф. Стойте… ещё в последний раз…
Любовь Андреевна. Фирс, возьми трость… (Дрогнувшим голосом). Фирс, голубчик, что с тобой, отвечай? (Кричит.) Фирс!
Слышен радостный звон церковных колоколов.
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Комната, которая до сих пор называется детскою. У окна стол с приходно-расходными книгами и бумагами всякого рода, конторка, шкафы, весы. Около входной двери и в глубине сцены сложены чемоданы, дорожные узлы и т.п. Налево дверь открыта, слышен голос Ани: «Подали лошадей?»; ей отвеают: «Подали!..»
В комнате Гаев и Любовь Андреевна. Гаев одет как и в третьем действии. Любовь Андреевна в сером платье.
Любовь Андреевна. На дворе октябрь, накрапывает дождик, но, к счастью, тепло.
Гаев (уныло). У Мокея было четыре лакея, а теперь Мокей сам лакей…
Пауза.
Я очень ревностно забочусь, чтобы мне не сосало сердца – а сосёт. Бог знает отчего, не пойму.
Любовь Андреевна (тоном добродушной укоризны). Опять Хандринского заводишь, Лёня! Ни к чему всё это, ни к чему. Дорога требует веры и оптимизма.
Гаев (серъезно). Послушаюсь, пожалуй, того хохла, который сказал: «Колы б я був царэм, то украв бы сто рублив и втик».
Любовь Андреевна (сурово и быстро). Глупишь, брат! Совсем мозги набекрень. Ну скажи: куда тебе «утикать», зачем? Тебя попросили из банка – и будь рад. (Всё больше раздражаясь.) И прекрати, пожалуйста, жалеть о своей усадьбе. Прошу! После смерти Фирса у меня было несколько случаев ясновидения, и это произвело в моей душе переворот, и теперь я знаю, что ничто не случайно и всё, что происходит в нашей жизни – необходимо. (Другим тоном.) В Ярославле у тебя будет своя большая комната с книжным шкафом и турецким диваном. Жить там будет превосходно. Всего там много. Прислуги и съестного полнёхонький дом. (Мечтает.) Боже, как я хочу в Ярославль! Лёня, ты помнишь какая там роскошная набережная? Мы с тобой будем гулять вдоль набережной, по золотым осенним аллеям, и мокрые листья будут шуршать у нас под ногами. По-моему, в детской жарко…
Гаев. Семён дров не жалеет.
Торопливо входит Аня.
Аня. Где Семён?
Гаев (пожав плечами). Вышел с доктором, а куда он пошел – не знаю.
Аня (осматривает вещи). Где моя шкатулка? Сама уложила и не помню. У вас, надеюсь, всё уже уложено?
Любовь Андреевна. Кажется, всё.
Гаев (Ане). Боже милосердный! Как ты похожа на свою мать!
Аня. Через полчаса на станцию ехать. Нужно поторапливаться.
Голос в дверь со двора: «Анна Михална!..»
Иду!.. (Уходит).
Любовь Андреевна (в волнении ходит по сцене). Семён и Аня обвенчались, не сказав никому. И я благословила их выбор. Я думала: моя дочь встретила достойного, любящего человека. Я знаю, как нежно и преданно любит она его. Я была уверена, что им по-праву дано счастье в любви, что они будут жить по-божески, вместе. Но не прошло и двух месяцев, а между ними будто черная кошка пробежала.
Гаев (кладёт в рот мармелад). Милые бранятся – только тешаться.
Любовь Андреевна. Если бы бранились. Они демонстрируют покой и взаимность, но что-то ушло, чувствую, что ушло. (Помолчав.) И потом, скажи мне, пожалуйста, когда им браниться? Семён каждый божий день занят хозяйством. Часа в четыре утра встанет, выпьет кофе – и в сад; днём сядет на своего скакуна – и айда вокруг имения порядки наводить; вечером возьмёт лопату – и ну яму под пруд копать. Такой вот у нас молодожен! (Пауза.) Теперь выясняется, что он не хочет ехать за Аней в Ярославль. Имение для него важнее… Я говрю что знаю… Браки по любви никогда не бывают сачстливы и оканчиваются обыкновенно пуфом…
Гаев. Оставь их в покое, сестра. Они сами во всём разберутся.
Любвоь Андреевна. О, как это ужасно!
Гаев. Что?
Любвоь Андреевна. Почему-то вспомнила Петю Трофимова… (Пауза.) Какая нелепая, жуткая смерть…
Гаев. Наш вечный студент искал счастья, но, в конце концов, сгорел, как пух от брошенной спички.
Любовь Андреевна (в горьком раздумье). Сжечь себя в тюрьме… во имя чего? Не понимаю… не понимаю… (Принюхивается.) Чем это пахнет?
Гаев (принюхивается). Пачулями, должно быть…
Любовь Андреевна. Нет, нет. Я чувствую запах горячих вишен, как при варке варенья. Когда покойная мать по обыкновению варила варенье, от жаровни всегда шел именно этот запах.
Входит Варя.
Любовь Андреевна (сквозь слезы). Девочка моя… (Обнимает дочь).
Варя. Какие вы глупые, радости мои! Ну, что плакать-то! Мы должны радоваться.
Гаев. «Возлюбив небесное паче земного…». Что-то не так. Не так!
Варя. Послушание, дядюшка, – превыше всего, превыше поста и молитвы. Только ради Христа делаемое доброе дело приносит нам плоды Святого Духа.
Гаев. Молода, красива, вышла бы замуж, рожала бы детей – вот тебе и добрые дела, и плоды…
Варя. Что это вы, дядюшка! Господь с вами! Ни за что не пойду замуж, я не могу, дала обещание Царице Небесной идти в монастырь.
Любовь Андреевна (уже не плача, вытерла глаза). Куда пойдешь?
Варя. В Дивеевский женский монастырь. Старец Серафим как сказал? – «Кто в Дивееве у меня живёт, не для чего ему никуда ходить: ни в Иерусалим, ни в Киев.» А на Покрову мне сон был. Явился мне во сне Старец, да и говорит: «Иди, – говорит, – Варвара, к Святой Канавке! Там твоя вода исцеления и душевного отдохновения. Там настоятельница мать Мария тебя приобщит.» (Трижды осеняет себя крестным знамением, кланяется матери в ноги). Мне пора.
Любовь Андреевна. А почему не с нами? Мы бы тебя хоть до станции подвезли.
Варя. В добрый час! Да хранит вас Царица Небесная! Прощайте!
Варя окидывает взглядом комнату и не спеша уходит. Любовь Андреевна крестит уходящую дочь, садится на стул, как садится провинившийся ребенок, робко и с оглядкой.
Любовь Андреевна (взволнованно). Я чувствую себя так, словно у меня два тела: одно больное, а другое совершенно здоровое. А иногда мне кажется, что я просто исчезаю. Мир есть, а меня в нём нет, будто я абсолютно прозрачна. Отчего так, Лёня?
Гаев (садится рядом). Когда-то мы с тобой, сестра, спали в этой самой комнате, а теперь мне уже пятьдесят два года, как это ни странно… да… А помнишь, Люба? Как-то я катался на качелях в саду (мне было тогда лет шесть) и меня укусила за губу пчела. Рожу мою разнесло необыкновенно, вот, как тыква, не меньше! А ты посмотрела на меня и сказала: «Пышный пончик!». Помнишь?
Любовь Андреевна (спокойное настроение вернулось к ней, она счастлива). Всё это пустяки. Мы люди взрослые. А значит, должны мыслить по-взрослому.
Направо за сценой выстрел; Гаев и Раневская вздрагивают.
Любовь Андреевна (испуганно). Что это?
Гаев. Должно быть, охотники.
Любовь Андреевна. Даже в глазах потемнело.
Входит Аня.
Аня (встревоженно). Вы слышали выстрел? Услышала выстрел – и такой вдруг ужас в душе…
Входит Епиходов; он в красной кумачовой рубахе и высоких сапогах.
Аня (волнуясь). Семён… что там случилось? Кто стрелял?
Епиходов (улыбаясь). Я подстрелил лису.
Аня. Зачем?
Епиходов. Она подкрадывалась к чайке, запутавшейся в рыбацких сетях. (Подкашливает.)
Гаев. Герой. Браво.
Любовь Андреевна. Леонид, пойдём простимся с народом. (Шепчет ему что-то на ухо, тот кивает головой, и оба уходят.)
Епиходов и Аня одни.
Аня (подходит к нему, прикладывает ладонь ко лбу). Ты болен, тебе не здоровится?
Епиходов (обнимает её). Как же ты хороша!
Аня (смотря ему в лицо). Я чувствую, что ты что-то от меня скрываешь. Прошу тебя, не скрывай от меня ничего, такое отношение будем меня оскорблять.
Епиходов. Вам пора выезжать, боюсь, как бы вы не опоздали на поезд.