КОЛЯ. Не чувствую тепла твоей руки. Связь прервана с землей. Я погибаю?
ЭЛЛА (сменила руки) . А так опять не чувствуешь руки? Все это происки Юрика.
КОЛЯ. Где он, змей?
ЮРИК. Я здесь.
КОЛЯ. Кто ты? Голоса не узнаю… Елочка…
ЭЛЛА. Я здесь.
КОЛЯ. Я про ту, что в саду. Как поредела листва, у соседей на участках столько яблок лежит в траве, сквозь кроны видать. И только наша елочка по-прежнему зеленеет и китайский лимонник в беседке цветет.
ЮРИК. Ты уже видишь беседку? Постарайся снизить скорость и медленно спускайся. Очень важно ощутить момент, когда вдруг потемнеет в глазах, и ты снова почувствуешь себя сидящим в кресле.
КОЛЯ. А где я был? Темно в глазах… Я разве не был в кресле? Что со мной?
ЮРИК. Это мы, твои друзья. С возвращением!
КОЛЯ. Откуда?
ЮРИК. Ты не помнишь Плесецка?
КОЛЯ. Какой Плесецк? Где я? Кто вы?
ЭЛЛА. Он нас не узнает…
ЮРИК. Понедельников Николай Петрович, кончай нас разыгрывать. Ты все отлично осознаешь, где ты и кто вокруг тебя.
КОЛЯ. Как вы меня назвали? Подельником? Мы с вами из одной шайки, что ли? Странно, почему-то я не помню совсем своего имени… И вообще, где очутился.
ЭЛЛА. Колечка, не пугай меня! Выпей чаю, я согрела.
КОЛЯ. Мужик, кто эта женщина? Я ее знаю?
ЮРИК. Ты знал ее сорок лет назад. И меня не узнаешь?
КОЛЯ. Мы с тобой на «Авиаприборе» работали. Ты из госприемки?
ЮРИК. Что-то вроде того. Все нормально, товарищ Понедельников. Полет прошел нормально, посадка произведена успешно. Пилот не пострадал.
КОЛЯ. А где он? Что с ним?
ЮРИК. Сейчас его напоят горячим чаем. И отведут пи-пи. И положат бай-бай.
ЭЛЛА. Пей, Колечка, вот сухарики твои любимые.
КОЛЯ. Разве я любил сухарики? «Что-то с памятью моей стало, все, что было не со мной, помню…» Я вот самого себя как будто не узнаю. У вас есть зеркало?
ЭЛЛА. Сейчас принесу. Это вы меня нарочно так пугаете. (Бежит в дом за своей сумочкой).
ЮРИК. Это пройдет, ничего страшного. Надо просто отдохнуть пару часиков. Пойти в дом и постараться уснуть.
КОЛЯ. В самом деле, клонит в сон. А хозяин не будет ругать, что я забрался в его дом и развалился на кровати? (Заметил авоську с яблоками). Это он кому собрал?
ЮРИК. Это ты наворовал.
КОЛЯ. Зачем?
ЮРИК. На базаре продавать. Чтобы на бутылку хватило.
КОЛЯ. Так я, что ли, надрался? То-то я гляжу, все кружится и ничего не могу вспомнить…
ЮРИК. Вот так-то, Колечко. А ты меня по носу… Дурилка картонная!
КОЛЯ. Не надо, дяденька! Не бейте по носу, я яблоки не воровал!
ЮРИК. Я не физически, есть более изощренные методы…
ЭЛЛА (возвращается с сумочкой). Перестань над ним издеваться! Ты рад, Долгин, добился своего?
ЮРИК. Чего добился? Он сам хотел попробовать.
ЭЛЛА. Он хотел тебя отправить полетать! Ты его опять обманул.
ЮРИК. Меня отправить? Мы его самого сейчас отправим. Вот доберемся до автомата и позвоним 03.
ЭЛЛА. Только попробуй! (Нашла свое зеркальце, дает его Коле). Сейчас я уложу его поспать, и все пройдет. А ты забирай свою авоську и уходи.
ЮРИК. Мы уйдем только вместе с тобой. Я обещал твоей дочери.
ЭЛЛА. Мало ли, что ты обещал! Если хочешь, можешь к нам заехать, предупредить, что я жива и здорова, чего и им желаю. Или Саше Мжельской позвони, чтоб она к нам вечером зашла, когда мои придут с работы.
ЮРИК. Как же ты с ним? А если он дебилом останется?
ЭЛЛА. Ничего, перезимуем. Вон вокруг уж осень, а у нас в саду все четвертое июня.
ЮРИК. Это уже не смешно. В последний раз предлагаю, переезжай ко мне.
ЭЛЛА. Последний? Замечательно, наконец-то избавлюсь от назойливых твоих забот. Была тронута столь лестным предложением. Прямо так и хотелось оттяпать у тебя квартирку в центре. Но я не поддалась искушению, заметь это, змей.
ЮРИК. Вернись хотя бы к дочери, она же волнуется.
ЭЛЛА. Хватит! Всю жизнь я за других волнуюсь или за меня волнуются. Все время была должна – работа, дом, друзья. Дайте хоть теперь пожить как хочется мне, а не другим. Имею право?
ЮРИК. Как хочешь. Оставайся на пару с этим валенком, который даже имея свое забыл.
КОЛЯ. Кто забыл? Я забыл? А ты кто? А где мы сейчас? И какое сегодня число? Неужели снова четвертое июня?
ЮРИК. Четвертое, четвертое. Вот только откуда в июне столько яблок… Пожалуй, в самом деле заберу. Продам на базаре или возле нашего продовольственного. Куплю бутылочку, напьюсь в однеху и полечу в тартарары…
ЭЛЛА. Счастливого пути. Туда тебе дорога.
ЮРИК. И вы прощайте со своим июнем. Мне хочется обратно в осень. В вальс-бостон.
КОЛЯ (глядится в зеркало). Надо же, совсем не узнаю своего лица. Где борода моя? Где шрам, как продолженье брови? Который сорок лет тому назад я на катке поставил… Он был мне дорог как воспоминанье о Елочке любимой в Новый год.
ЭЛЛА. А в самом деле… Я отлично помню тот шрам. Куда он делся? Колдовство!
ЮРИК. Мои полеты. Что я говорил, а вы не верили…
КОЛЯ. Прощай, змеюка. Вам, парапсихологам, такие штуки — раз плюнуть! Здорово ты меня со шрамом! Внушает, как сказал бы Хрюн. Ты думаешь, что я поддамся твоим фокусам? И голову потеряю? Хотелось мне послушать, что ты скажешь, пока летаю, Елочке. Вот и решил, подыграть…
ЭЛЛА. Так ты в порядке? Как меня зовут?
КОЛЯ. Элла Олеговна Короткова, наша Елочка, которая вчера вдруг заглянула в мой сад и превратила в рай! А этот тип – Георгий Ефимович Долгин, хамелеон, изменник исторического материализма, вообразивший себя инопланетянином. Решивший, будто снова повелевает миром. Шиш с маслом, шипящее!
ЮРИК. Я очень рад, ты опять забил. В одни ворота. Три – ноль в твою.
КОЛЯ. И будет больше, если ты сейчас не скроешься с глаз моих. Яблоки не забудь.
ЮРИК. Погоди, в добавленное время, мне дай забить хотя бы гол престижа. Мне дочь писала, племянник ее мужа, тоже приехавший недавно туда на ПМЖ, ушел в киббуц. Это навроде нашего колхоза, только без нашего раздолбайства. Есть возможность пожить у него, хоть всю зиму. Давно хотел пожить при коммунизме, где все общее и всего навалом.
КОЛЯ. Но там обязательный труд для всех. А ты что можешь делать? Языком молоть, как ты всю жизнь, не выйдет.
ЮРИК. Могу копать.
КОЛЯ. Негусто. А еще?
ЮРИК. Могу не копать… Нет, коль серьезно, я на все готов, что нужно будет. Я не о том хотел. Меня квартира держит, на кого оставишь… Вот и хочу вам предложить, живите у меня. До весны я точно прокантуюсь. А там, глядишь, и снова четвертое июня, вы сможете в своем саду…
ЭЛЛА. Ты с этим ехал, чтоб сказать? Врешь ведь! Самопожертование не про тебя.
ЮРИК. Ладно, вру. Это я сейчас придумал. Насчет квартиры. А насчет киббуца – правда. Давно звали. Вам все ведь негде зимовать. А так и мне спокойнее, и вам. И вашим детям хорошо. Все довольны, все смеются!
КОЛЯ. Ничего не понимаю. Куда мог деться шрам?
ЭЛЛА. Вчера вечером был, я хорошо помню.
КОЛЯ. В самом деле, шрама нет! Значит, что-то в парапсихологии вашей есть?

Снова слышится музыка сфер. Трое возбужденно обсуждают исчезновение рубца над бровью Коли. На этом фоне слышится голос Юрика на фонограмме.

(ЭПИЛОГ ТРИ МЕСЯЦА СПУСТЯ)

ЮРИК. Здравствуйте, дорогие Колечка и Елочка! Шолом, как говорят у нас. Их здешний коммунизм всамделишный, но скушноватый. Как в вашем саду, ощущение, будто выпал из времени, только наоборот – на сорок лет вперед. Колины черные шуточки о жизни и смерти приобрели тут новый смысл: для меня вы все равно что умерли, как и я для вас. Впрочем, за этих глупостей переживать тут некогда! С утра до вечера я занят практикой. Мне предложили поработать в здравпункте. Начал с мануалки, помял киббуцкам позвонки. И вот, представьте, бешеный успех! Все валом валят на меня в здравпункт. В полеты никого не отправляю, хорошенького помаленьку. Меня тут оставляют еще на три месяца, а через год, возможно, и совсем. Собрание киббуца как решит. Так что вернусь ли к вам, как кончится зима, не знаю. И на том прощаюсь. Жора. Бейт-Шемеш, что в переводе «город Солнца». Четвертого июня, то бишь сивана. А год — какой хотите!

Занавес.

• « Федик и сирень
• » ДВОЕ НАКАЧАЛИСЬ