Моисей: – А у меня тоже сегодня необыкновенный день случился. Вы знаете, я как-то все больше с семьей, с коллегами. Работа-дом, дом-работа. И мне это не скучно, нет. Там все мои интересы и вся моя жизнь. Я думал, что и в дороге потрачу время с пользой. Почитаю, мысли, аргументы свои запишу. А вы меня вот словно вырвали из привычного и уютного моего кокона. Сначала Паша, потом вы с Сережей. И я ничуть об этом не жалею. Вы мне как будто жизнь показали с другой стороны, откуда я ее не знал.
Воробей: – С изнанки.
Моисей: – Ну почему с изнанки? Нет, такой, какая она есть. Я как-то сжился со своей работой, со своими радостями и болью. Даже, может, думать забыл о других людях. А это нехорошо, неправильно.
Воробей: – Да что вам другие люди? Какое до них вообще должно быть дело вам или мне? Уроды они в основной массе и не заслуживают того, чтобы обращать на них внимания.
Моисей: – Зря вы так, Саша. Вы же хороший человек и добрый, как мне кажется. Зачем вы так про людей?
Воробей: – Ну ладно. Не буду больше вслух так говорить. Только про себя. Выпьем?
Моисей: – Ну разве что пива немного. Хоть и боюсь я его.
Воробей: – Чего его бояться?
Моисей: – У меня мочевой пузырь слабый.
Воробей: – Так пей водку, с нее не обоссышься. Ладно, Моисей, извини. С тобой действительно надо осторожно выражаться, обижаешься на обыкновенные-то слова. Извини. Извиняешь?
Моисей (со вздохом): – Извиняю.
Воробей: – Давай выпьем в знак того, что ты не врешь мне сейчас, когда говоришь, что извинил меня.
Моисей (со вздохом): – Давай… Саша. У меня, наверное, нет права, и я боюсь вас обидеть этим вопросом. Но мы ведь, в конце концов, сегодня встретились, завтра попрощаемся, чтобы больше никогда не увидеться…
Воробей: – Кандидат, заканчивай с вводной частью, спрашивай уже.
Моисей: – Дело в том, что когда вы спали, мы долго и искренне общались с вашим товарищем, с Сергеем. И он мне рассказал о вас нечто удивительное, можно даже сказать, интимное.
Воробей: – Про стихи мои, что ли? Читать не буду, я еще столько не выпил, чтобы стихи свои читать.
Моисей: – Вы еще и стихи пишете?
Воробей: – Что значит «еще»? А чего он вам про меня рассказал?
Моисей (мнется, долго собирается): – Про полеты…
Воробей: – Полеты… Полеты, полеты. Полеты во сне и наяву. Вы про какие интересуетесь?
Моисей: – Про полеты… в космос.
Воробей: – Вообще-то, я зарекся о них рассказывать
Моисей: – Почему?
Воробей: – Потому что однажды я рассказал о них самому близкому человеку. Она испугалась. За себя, понятное дело, испугалась, но всем объяснила, что испугалась она за меня, – и сдала меня в психушку. Меня полечили по полной программе: и укольчиками, после которых немеешь на несколько часов, и электрошоком. Поправили мое психическое здоровье, и я перестал летать. Почти. Так только, иногда, и не дальше Солнца.
Моисей: – А как вы определяете, что это именно Солнце?
Воробей: – Ну как? Просто! Они же все с нами разговаривают, когда мы подходим к ним близко. Хотя в психушке мне настойчиво объясняли, что это не космос со мной разговаривает, а я с ним, и я же, от его имени, с самим собой. Там как-то боятся говорить человеку в глаза прямо, что он шизофреник. И чтобы доказать вам, Моисей, что я не шизофреник, я не буду вам рассказывать про то, о чем я говорил с Солнцем.
Моисей: – Прошу вас, расскажите! Ну хотя бы главное: что ждет Землю в ближайшем будущем, об этом же вы наверняка говорили с… с ним.
Воробей: – С Солнцем, вы хотели сказать, но не смогли. Потому что это действительно звучит дико. А что может быть с Землей?
Моисей: – По некоторым данным, в 2030 году нашу планету ожидают глобальные катастрофические катаклизмы. Так что человечество может просто исчезнуть.
Воробей: – А почему это вас беспокоит?
Моисей: – Как же это может не беспокоить? Ведь вместо жизни будет смерть!
Воробей: – Смерть? А что такое смерть?
Моисей: – Ну… это…
Воробей: – Если у вас нет готового ответа, не нужно сочинять его на ходу. Зря вы не пьете водку. Пили бы, тогда бы я вам много чего рассказал.
Моисей: – А почему тот факт, что я не пью водку, мешает вам рассказать мне то, что вы знаете, в чем вы уверены, что оно есть?
Воробей: – Потому что утром, когда вы мне напомните вчерашний разговор, а я не захочу его продолжать, у меня не будет возможности сказать вам «Как же вы вчера напились, что вам такое в голову пришло!» Спокойной ночи, Моисей. Я пошел спать.
Воробей уже забрался к себе, завернулся в простыню, когда произнес:
- А смерти не надо бояться. Чем быстрее человек перестанет бояться собственной смерти, тем больше времени останется у него на жизнь.
(АНТРАКТ)
Действие II.
Картина 11. Утро. Поезд стоит в степи. Уже стрекочут кузнечики, жаворонки заливаются, солнышко все жарче. Люба и Серега стоят в тамбуре.
Серега: – Смотри, река какая-то! Пошли искупаемся.
Люба: – Отправление в любой момент дать могут, не успеем обратно-то добежать.
Серега: – А я Воробья разбужу, пусть покараулит, стоп-кран дернет, в случае чего.
Люба: – Остановка поезда без причины – это у нас чрезвычайное происшествие.
Серега: – И как тебя за него накажут?
Люба: – Погонят из бригады. И ездить мне до самой пенсии куда-нибудь в Бобровку на вонючем пригородном поезде.
Серега: – А у вас в Москву ездить – это престижно считается?
Люба: – Конечно. Чтобы попасть в нашу бригаду, молодые девчонки на что только не идут.
Серега: – А ты… тоже на «что-то» шла, чтобы попасть?
Люба: – Я – нет. Я же давно здесь, с советских еще времен. Мне теперь главное – нарушений заметных не делать.
Серега: – Наша с тобой сегодняшняя ночь – заметное нарушение?
Люба: – Очень.
Серега: – Странно как-то получается в жизни. Такая хорошая ночь, хорошая ведь?
Люба: – Хорошая…
Серега: – Такая хорошая ночь была у двух людей, и вдруг одного из них могут за нее очень больно наказать.
Люба: – А ты еще пришел так поздно.
Серега: – Это я из-за Моисея опоздал. Как-то неудобно его было оборвать. Он что-то так разоткровенничался со мной.
Люба: – Это бывает в поезде. Люди ведь знают, что больше никогда не увидят друг друга, и рассказывают незнакомому человеку такое, в чем даже себе не признаются. (Пауза) И рассказывают, и делают.
Серега: – Обидишься на меня? Спросить хочу…
Люба: – Спрашивай, не обижусь.
Серега: – А вот такое, как у тебя сегодня со мной случилось, у тебя… часто бывает?
Люба: – Нет, не часто. А очень и очень даже редко.
Серега: – А почему так сильно повезло мне? Ты, вообще, замужем?
Люба: – Да, замужем. И мужу своему почти не изменяю, хотя иногда и следовало бы.
Серега: – Что, супруг тебе неверен?
Люба: – Это вряд ли, что неверен. Он смолоду у меня темпераментом не отличался. А к сорока годам и вовсе только рыбалкой и интересуется. Не поверишь, я ему и не изменяла никогда. В последние вот только годы, когда вдруг поняла, что все, жизнь-то моя женская заканчивается. Дальше из бабьей радости будут только внуки. Как дошло это до меня, так полночи проплакала.
Серега: – А к утру у твоего благоверного пробились первые рожки?
Люба: – Не в тот же день, но вскорости. Я как будто в первый раз за всю свою жизнь поняла, сколько в этом радости может быть. Хотя бы вот так, на одну только ночь, если не выпало любви на всю жизнь. Но и это редко бывает. В вагоне-то в основном все наши едут, новореченские – что в Москву, что назад. Кому недалеко, те купе не берут. Город у нас небольшой. Не хочется, чтобы муж как-нибудь узнал о чем.
Серега: – А тут я: и сел на полдороге, и выхожу задолго до вашего Реченска Нового. И все можно сделать шито-крыто.
Люба: – Да. Да! А ты будто осуждаешь меня? У тебя у самого-то жена есть?
Серега: – А как же, все как полагается. Вторая уже. И вместо того чтобы и от нее уйти, я почаще выбираюсь из дома. Почаще и подольше.
Люба: – Так ты, поди, и работу свою приличную поменял на черт-те что, чтобы дома не бывать? А то наплел тут: «художник», себя он ищет, «предначертание свое главное на Земле».
Серега: – Не передразнивай. Ну наврал я тебе, может, немножко вначале, напустил пыли. Для порядку.
Люба: – Ну да, женщины это любят. Особенно молодые. Вот ты по привычке и действовал. Хочешь притчу расскажу?
Серега: – По какому поводу?
Люба: – По поводу женщин, у тебя ведь их много бывает?
Серега: – Много? Не знаю, но чувствую, что их могло бы быть больше. Или меньше?
Люба: – Ну так слушай. Дай мне сигаретку, что ли.
Серега: – У меня крепкие.
Люба: – Ничего, дольше после нее курить не буду. Была одна святая, давно, еще когда на христиан гонения были. Очень красивая была женщина.
Серега: – Очень красивая – и святая?
Люба: – А что, так не бывает?
Серега: – Ну, раньше, может, и бывало, а сейчас – я вот не встречал.
Люба: – Тебе, конечно, виднее. Ну ты будешь слушать? И однажды они бежали от своих преследователей на лодке по широкой реке. Второй, с кем они бежали, был мужчина.
Серега: – Очень интересный сюжет…
Люба: – Не перебивай. Ну вот, крепился этот мужчина, крепился и все-таки не выдержал, заговорил со святой этой о любви, о своем желании обладать ею. Она – святая – попыталась усовестить его тем, что где-то его жена ждет, люби, мол, ее, законную свою супругу.
Серега: – Как церковь велела, да? Ну-ну, и что мужик ей придумал сказать, когда она ему про жену напомнила?
Люба: – Да то же, что и все вы: жена – это одно, а ты – совершенно другое. И тогда святая протянула ему ковш и велела: зачерпни воды справа от лодки, выпей. Теперь зачерпни воды слева от лодки, выпей. И спросила после этого, почувствовал ли он какую-нибудь разницу? Воды в реке много, но вкус у нее один и тот же. Так и с женщинами: не ищи других, все мы одинаковые, люби свою жену.

• « МАРГАРИТА
• » Аэродром подскока