АЛЕКСАНДР (со вздохом). Не стоит воспринимать мои слова так буквально. Разрушать можно по-разному. Одни идут низко наклонив голову, и высмотрев хорька или мышку, норовят наступить им на хребет, еще и каблуком растерев по асфальту. А другие, глядя невинными глазками в небеса, легко, как перышко, скачут на одной ножке по классикам жизни, нечаянно зацепляя тут мотылька, там котенка… Ребенок зазевается – хрясь и его! Сам виноват: по сторонам надо лучше смотреть.
ЭММА (со смешком). Не знаю, как там насчет жучков и паучков, но младенцев на моей совести нет… И вообще. Согласитесь, это неравнозначные варианты… По первым, безусловно, плачет психушка строгого режима. Но вторых-то даже по попе шлепнуть не за что…
АЛЕКСАНДР. Вы считаете? Поверьте моему богатому ангельскому опыту – а я вся-а-кого сверху нагляделся! Тихий и безобидный человек, который трусливо прячется от своей судьбы, наносит себе и миру такой же урон, как и злодей, намеренно разрушающий его.
ЭММА. Бросьте! Вы что, серьезно верите в предопределение?
АЛЕКСАНДР. Нет, если называть так то, что скрыто во тьме будущего… Но судьба – это то, что уже случилось. Вы можете сейчас плюнуть мне в лицо или поцеловать: это – ваша воля. Но когда вы сделаете свой выбор – и поступите в соответствии с ним – это уже будет Судьба… Причем, не только ваша. Моя тоже. Любой человек – хозяин поступка до и раб после…
ЭММА (язвительно). Какая удобная теория, господин Нострадамус!
АЛЕКСАНДР. У меня теория, а у вас практика, госпожа Страус.
ЭММА (слегка обиженно). Почему это страус?
АЛЕКСАНДР. Потому что голову норовите в песок по самые крылья зарыть при первой же угрозе вашему благополучию и комфорту… Когда вы говорите «нет» любви, ненависти, опасности или соблазну только потому, что ваше «да» обременит вас излишними хлопотами и душевными затратами, вы с одной стороны облегчаете себе существование, а с другой – лишаетесь шанса. Кто сказал вам, что счастье прячется в комфортных условиях и благоприятных обстоятельствах?
ЭММА. Моя мудрая мама. Она была убеждена, что Счастье приходит хотя бы раз в жизни к каждому, но некоторые живут в таких ужасных условиях, так много бедствуют, так тяжело работают и так устают, что им уже не до Гостя… И он уходит. Туда, где баловни судьбы спят на шелковых простынях, едят из серебряной посуды и принимают ароматные ванны с розовыми лепестками…
АЛЕКСАНДР. Какая чушь! Куда можно убежать от себя? Опасаясь нищеты и проблем, вы вынуждены скрываться в чужой колее – пусть уютной и безопасной, но чужой! – обрекая на одиночество не только себя, но и тех, кто ждал и до сих пор ждет вас на всем протяжении вашей колеи. Вы не понимаете, что предаете их? Уже предали… В результате тот единственный, кому суждено было стать вашей половинкой, соединился с чужой, и вы прилипли не к той… Казалось бы – мелочь. Но мировая гармония нарушилась. И люди, которых вы могли бы осчастливить и рядом с которыми согреться душой и телом, бредут теперь, тоже одинокие и трясущиеся от холода, по чужой колее, вынуждая тех, для кого она предназначена, идти неизвестно с кем в неверном направлении… И так до бесконечности…
ЭММА (сердясь). И все это натворила я? Послушайте, молодой человек. Может, хватит? В каких только грехах вы меня не обвинили. Меня, которая всю жизнь прожила с одним-единственным мужчиной. Ни разу ему не изменила. Никого не убила, никого не ограбила. А вот вы…
АЛЕКСАНДР (жестко). Дойдет очередь и до меня, а пока мы будем говорить о вас. И, кстати, о вашем благоверном. Он хорошо устроился, этот ваш Феликс Рик. Славно устроился. А заплатил за это – чепухой. Вашей жизнью.
ЭММА. И это вы говорите о мертвом – мне, живой и вполне здравствующей? Живущей полнокровной жизнью, пока он там… с червями… в холоде…
АЛЕКСАНДР. Это вы-то – полнокровной? Да вы – мумия, замурованная в подземелье. Вы – крот, который в своей норе живет и света белого не видит. И не знает поэтому, как живут другие… И не потому не видит, что слеп, а потому слеп, что глаза закрывает. Не хочет видеть. Так ему спокойнее. И удобнее. Слепой может нафантазировать себе все что угодно. Что живет во дворце, что у него самая красивая в мире жена и самые талантливые детишки…
У вас вот где детишки? Крот не позволил?
ЭММА (слегка оправдываясь). Ему они, кстати, действительно, мешали бы… Но была и реальная, объективная причина: разница какая-то в крови. Ребенок мог родиться уродом…
АЛЕКСАНДР. А мог и – нет. Многие женщины и не на такой риск идут ради счастья материнства.
ЭММА. Слишком велика плата за ошибку.
АЛЕКСАНДР. И он, бедный, остался без наследников?.
ЭММА. Почему, у него есть сын…
АЛЕКСАНДР (щелкает пальцами). Ага. И тут он обвел вас вокруг пальца…
ЭММА. Не забывайтесь! Вы говорите о мертвом.
АЛЕКСАНДР. …а о мертвом – либо хорошо, либо ничего? Никогда не понимал этого, и сейчас не понимаю. С какой, собственно, стати? Пока он был жив, вы себе про него одно врали, когда умер – другое врать стали…
ЭММА. Феликс был добр ко мне… Я жила за ним – как за каменной стеной…
АЛЕКСАНДР. О том и речь… Знаю я, как живут за каменной стеной. Очевидно, ваш Крот позволял вам не работать, взвалил на себя малоприятные домашние дела типа оплаты счетов, химчистки и прачечной, сам отдавал в починку обувь, электротовары, замки и тому подобное. А вы сидели себе у окошка, вязали – и наблюдали, как крошечные капельки ваших дней собираются в ручейки лет, а те несут свои воды в одну огромную реку жизни, которая течет мимо вас…
ЭММА. Но ведь большая река, если воспользоваться вашим поэтическим сравнением, это и большие опасности. Сегодня шторм, завтра выбросы химикатов или затонувший танкер с нефтью, послезавтра землетрясение… Летом палит солнце, от которого не скрыться, зимой вышибает слезы ледяной ветер… Разве я не права?
АЛЕКСАНДР (с усмешкой). Все так. Но тот, кто спрятался от штормов и наводнений, обречен не увидеть умытую дождем радугу, сверкающих на солнце серебряных рыбок над водой и многое другое… (Встает.) Мир. Мир был от вас за каменной стеной. А вы благодарите и на пьедестал возводите того, кто эту стену создал. И надстраивал по кирпичику день за днем, месяц за месяцем. И такую стену выстроил, и так вас к ней приучил, что вы даже полюбили ее, – и когда он умер, уже сама, собственными руками, продолжаете надстраивать кирпичик за кирпичиком…
А ведь у вас была возможность покинуть нору. Но вы – из тех дюймовочек, которые предпочитают непредсказуемым взбрыкам свободы – сытую и размеренную жизнь с Кротом…
ЭММА. Неужели вся эта ваша гневная проповедь вызвана только тем, что я без любви вышла замуж? И наказать меня за это вас послали Оттуда? (Указывает пальцем в небо). В таком случае, без работы вы не останетесь: каждый третий, если не второй, повинен в подобном грехе…
Знаете… Когда я была маленькой девочкой, мама часто говорила мне: главное, Милли, чтобы любили тебя. Это гарантия счастья. А со своими чувствами ты как-нибудь разберешься… Так и вышло…
АЛЕКСАНДР (довольно). Ага! Значит, все-таки… Милли?
ЭММА. Вы еще слишком молоды, Александр. В этом мире тяжело отличить праведника от грешника, добро от зла, ложь от правды. Моя мама много страдала, и поэтому очень беспокоилась за меня. Она говорила мне: послушай, Милли. Истина не бывает абсолютной. Можно, солгав, больше сделать для ее торжества, чем сказав правду…
АЛЕКСАНДР (явно не слушая). Так Милли – это… вы.
ЭММА. Да, но настоящие мои имена – Лгунья, Предательница, Трусиха… В чем там вы еще меня обвинили? Хотя, между нами, вы тоже не без греха, верно? Я говорю о «Долли»? Что это? Очередной подарок?
АЛЕКСАНДР (все еще в замешательстве). Вы о чем?
ЭММА (кивая в сторону дороги). О красавице вашей, во-он той, серебристого цвета… «Малютка Долли», так, кажется, вы называете свой кадиллак? И это – подарок?
АЛЕКСАНДР (чуть растерянно). А как же? Когда дежурный ангел отправляется на землю с миссией…
ЭММА. … он получает все, без чего не может обойтись… Слышали мы уже эту песню. Роскошные костюмы, компьютер-чемоданчик, теперь вот – машина. Явно дорогущая… Такая и со вторых рук стоит будь здоров… Простите меня, но я не удивлюсь, если не сегодня-завтра сюда явится полиция, а мне совсем не нужны неприятности с полицией…
АЛЕКСАНДР (приходя в себя). Отчего же? Боитесь, что обнаружится то, что вы так тщательно скрываете? Что живете под чужим именем, в чужом доме, носите чужую одежду и чужие украшения и высматриваете, что бы еще присвоить? Наследство неоприходованное или…
ЭММА. Вы намеренно оскорбляете меня – или это тоже часть вашей миссии? А может, вы просто злитесь, что я раскусила вас? По-моему, я не скрывала от вас ничего. Да, я снимаю этот дом, и в ту ночь надела чужой наряд и чужие украшения. Но это было лишь однажды, я положила их на место и год к ним не прикоснусь… Хотя все это не имеет значения: хозяйка этого дома умерла восемь лет назад… Я не считаю, что должна перед вами оправдываться, но делаю это в надежде на ответную искренность с вашей стороны. Поверьте, я хорошо к вам отношусь, но…
АЛЕКСАНДР (ернически). …но подозреваю – и предлагаю убраться из этого дома … Так?
ЭММА (растерянно). Вы не оставляете мне выхода…
АЛЕКСАНДР (перебивая). А вам не кажется странным, что в тот день, когда я впервые явился к вам, грязный, голодный и оборванный, – вы больше доверяли мне, чем теперь? Послушайте… Эмма!
ЭММА. Нет, теперь вы меня послушайте. Если я правильно поняла, все мое преступление заключается в том, что я благополучно прожила большую часть жизни. Так? То есть, если бы у меня с детства была проказа или неизлечимая психическая болезнь – у вас не было бы ко мне претензий! А еще лучше, чтобы и муж мой был разбит параличом. Или пил – и гонялся за мной с топором… Или не вылезал из тюрем… Неплохо также, если бы сгорел дотла наш дом со всем содержимым или на него свалился метеорит… Но уж, простите, обошло…
АЛЕКСАНДР (протестующе подняв руку). Вы меня неверно поняли…

• « Минуты тишины
• » Плач клоунов