ПЕТР. Опять?
МУХА. «…самого лучшего. Все мои предыдущие ангелы были ненастоящими. А теперь я посылаю тебе настоящего ангела».
ПЕТР. Хочешь сказать, что ты себе какую-то бабу нашел?
МУХА. Ну, это не совсем баба.
ПЕТР. Погоди, это баба или нет? Это мужик?
МУХА. Это… та…
ПЕТР. Кто?
МУХА. Это немного… манекен…
ПЕТР. Что это такое?
МУХА. Манекен.
ПЕТР. Ты с манекеном живешь? Где он?
МУХА. Здесь в комнате… Эва, иди сюда.
ПЕТР. Как это: Эва, иди сюда?
МУХА. Да я знаю, что она не придет. Я просто так сказал. Видишь, я ее несу. Эва, иди сюда, Петр пришел. (Приносит завернутую в ткань Эву.)
ПЕТР. Где ты ее взял? Украл?
МУХА. Я ее купил. Могу чек показать.
ПЕТР. Покажи. (Приподнимает ткань, приходит в ужас.) Муха, ну ты совсем спятил.
МУХА. Не называй меня Мухой.
ПЕТР. Ты абсолютный идиот. Ведь она искусственная. Из пластмассы. Она говорит? Ходит? Вот видишь. А ты ей сказал «иди сюда»!
МУХА. Я знаю, что она неживая. Я тренируюсь на Эве, как нужно общаться с женщинами.
ПЕТР. Лучше уж на мне тренируйся.
МУХА. Я не хотел рисковать и затевать новые неудачные отношения. Со всеми этими бабами я уже сам себе был смешон.
ПЕТР. А теперь ты себе не смешон?
МУХА. Мне надо снова обрести чувство собственного достоинства. Эва мне в этом помогает.
ПЕТР. А ты не хочешь просто-напросто жить с женщиной?
МУХА. Они для меня слишком опасны.
ПЕТР (разглядывает манекен, дотрагивается до серег в пластмассовых ушах Эвы). Дорогие?
МУХА. На этом я не экономлю.
ПЕТР. Послушай, не хочу читать тебе морали. Я последний, кто будет судить людей или пытаться учить их, как надо жить. Но ты должен понять, что если ты живешь с манекеном, дела твои плохи.
МУХА. Они и раньше не лучше были. За последние семь лет у меня было восемнадцать девушек. Всех я любил. Все меня бросали, в среднем, месяца через три. Я всегда был им верен, чего нельзя сказать о них.
ПЕТР. Ясно. Я понимаю, что это несправедливо, но такова жизнь. Ты заслуживаешь замечательной женщины, как и все мы, но найти ее не можешь. Может, ты ее никогда не найдешь. Но уж так выходит. Надо с этим смириться. Надо бороться. Мы не можем допустить, чтобы женщины доводили нас до сумасшествия.
МУХА. Ясно. Просто у манекена очень много плюсов… Эва не утомляет меня своими проблемами. Она правда меня слушает. Она прекрасна в постели… Не врет, не обманывает меня. У нее нет прошлого. Она не может сравнивать меня с другими мужиками. И не может меня бросить. (Задумывается.) И к тому же, ее не надо никуда с собой брать.
ПЕТР. Это уж точно.
МУХА. Хотя как раз сегодня я хотел взять ее на одну вечеринку.
ПЕТР. Что?
МУХА. Мы вместе с тех пор, как я вернулся из больницы, а я ее еще никуда не брал.
ПЕТР. На твоем месте я бы этого не делал.
МУХА. Нет?
ПЕТР. Еще подумают, что ты ненормальный.
МУХА. Почему?
ПЕТР. Потому, что нормальные люди не ходят на вечеринки с манекенами.
МУХА. Мне плевать, что делают нормальные люди.
Муха собирается взять манекен, но Петр его удерживает.
ПЕТР. Ясно. Мне тоже. Но я все-таки думаю, что тебе не надо никуда с ней ходить. Оставь ее здесь.
МУХА. Почему?
ПЕТР (пытается понять, как мыслит Муха и найти приемлемый аргумент). Я думаю… что на вечеринке ей будет скучно.
МУХА (удивлен). Слушай… это просто манекен. Он не может скучать.
ПЕТР. Ну да, видишь… я совсем об этом забыл.
МУХА. Я понимаю. Ты боишься…
ПЕТР. Я боюсь… Может, мне ее следует к себе забрать. Я бы присматривал за ней. Ты мог бы к ней в любой момент зайти.
МУХА. Зачем мне ее у тебя оставлять?
ПЕТР. Это просто такая идея.
МУХА. Я еще подумаю.
Оба отходят на край сцены, откуда они наблюдают за вечеринкой и становятся таким образом ее участниками.
Выходит Сильвия.
Она обращается к публике, которая во время ее речи начинает собираться, примерно шесть-десять человек.
СИЛЬВИЯ. Добрый вечер, друзья. Сегодня я хотела представить вам своего друга… своего знакомого… Этот человек читал, то есть дублировал, в 70-е годы кинохронику. И до сих пор все это держит в памяти. Для меня в этом такая ласка… или эта ласка в нем. Давид Ганек.
Свет падает на Отца. Все аплодируют.
ОТЕЦ (Сильвии). Мне начать с Северной Моравии?
СИЛЬВИЯ. Начни с кожи.
ОТЕЦ. Про кожу не хочу. (Зрителям.) Больше двух слушателей у меня никогда не было. И я даже подумать не мог, что буду произносить эти фразы еще раз, и не в звуковой кабине в микрофон, а совсем в другом месте. Тогда мне было стыдно за это. Сейчас мне снова стыдно. По другой причине. Так что, выходит, ничего особенно не изменилось. Кроме того, что у меня, похоже, болезнь Альцгеймера…
Среди зрителей появляются Петр и Муха с манекеном.
ПЕТР. Привет.
ОТЕЦ. Привет.
Звучит музыка.
ОТЕЦ. Генеральный секретарь ЦК КПЧ Густав Гусак, находящийся с двухдневным визитом в Северо-Моравском крае, вчера во второй половине дня вместе с секретарем Йозефом Кемпным и председателем правительства ЧСР Й. Корчаком посетили Остраву. В первой половине дня товарищи побывали на национальном предприятии «Технопласт» в Хропине недалеко от Кромнержижа, где приняли участие в торжественном пуске цеха по производству искусственной кожи, которая известна на рынке под маркой «Барекс». В центре обработки «Барекса» они стали свидетелями радостного события: именно в этот день работники цеха изготовили миллионный квадратный метр кожи.
Присутствующие аплодируют. Сильвия подходит к Отцу и целует его в губы.
Отец знакомит Сильвию с Петром.
ОТЕЦ. Это Сильвия. Это Петр.
СИЛЬВИЯ. Привет.
ПЕТР. Привет.
СИЛЬВИЯ. Я оставлю вас одних. (Уходит.)
ОТЕЦ. Я рад, что ты пришел. Хочешь пива?
ПЕТР. Выпью.
ОТЕЦ. Я тут взял с собой какое-то. Я не знал, что это будет за вечеринка. Я тут никого не знаю. Меня сюда Сильвия привела.
ПЕТР. Ну да, Сильвия.
Отец подает Петру бутылку пива, оба садятся на пол.
Как продвигаются дела с головой?
ОТЕЦ. Хорошо. Скоро будет готова. (Молчит.) Я к тебе недавно заходил, но тебя не было дома.
ПЕТР. Надо было сначала позвонить.
ОТЕЦ. Я хотел тебе сюрприз сделать.
ПЕТР. Ну да…
ОТЕЦ. К счастью, дома оказались те люди, что живут рядом…
ПЕТР. Ты имеешь в виду соседей.
ОТЕЦ. Вы ведь знакомы?
ПЕТР. Немного.
ОТЕЦ. Очень милые люди.
ПЕТР. Это точно.
ОТЕЦ. Если тебе нужно мне что-нибудь сказать, можешь. Знаешь?
ПЕТР. Ясно.
ОТЕЦ. А если не хочешь мне ничего говорить, не надо. Понимаешь?
ПЕТР. Ясно. Если ты мне хочешь что-нибудь сказать, тоже можешь.
ОТЕЦ. Ну да…
ПЕТР. Ну да…
ОТЕЦ. Тебе непросто живется.
ПЕТР. Тебе тоже непросто живется.
ОТЕЦ. Это жизнь.
ПЕТР. Если тебе нужна какая-нибудь помощь, то…
ОТЕЦ. В одном деле мне помощь нужна.
ПЕТР. В каком?
ОТЕЦ. Это такое дело, которое мне уже давно не дает покоя. Думаешь, лампочка в рот влезет?
ПЕТР. Что?
ОТЕЦ. Мне это всегда было интересно.
ПЕТР. А почему бы тебе не попробовать?
ОТЕЦ. Я боюсь, что у меня сведет скулы, и я не смогу ее вынуть.
ПЕТР. Ну так давай сейчас попробуем.
ОТЕЦ. Сейчас это некстати.
ПЕТР. Почему?
ОТЕЦ. Тут лампочек нет. (Смотрит по сторонам, видит лампочки.) Надо, чтобы они охладились.
Оба поднимаются, идут к лампочкам, выворачивают их
при помощи носовых платков. Свет гаснет. Тишина.
ОТЕЦ. Ты что-нибудь видишь?
ПЕТР. Нет.
ОТЕЦ. Я не знаю, где пиво оставил.
ПЕТР. Здесь.
Звон стекла. Потом оба начинают говорить, перебивая друг друга,
как будто темнота дала им свободу.
ОТЕЦ. Ты к соседям за деньги ходишь?
ПЕТР. Они мне их всучили. А тебе не заплатили?
ОТЕЦ. Зачем ты берешь?
ПЕТР. Я на это живу.
ОТЕЦ. Ты что, регулярно туда ходишь? Какой ужас.
ПЕТР. Все уже закончилось.
ОТЕЦ. А что волосы?
ПЕТР. А что твоя Сильвия? Ты с ней спишь? Она на тридцать лет моложе тебя.
ОТЕЦ. У нас платонические отношения.
ПЕТР. Что у тебя с ней?
ОТЕЦ. Она мою голову лепит. И все.
ПЕТР. А зачем ты мамино платье надеваешь?
ОТЕЦ. Я просто хотел ее разозлить.
ПЕТР. Это ненормально.
Отец опрокидывает бутылку с пивом. Потом все успокаивается.
ОТЕЦ (говорит очень медленно). То, как сложилась наша жизнь, это одно. Тут уже ничего не поделаешь. Но нам нельзя терять контакт между собой. В этом мама права.
ПЕТР. Ну что, начнем?
ОТЕЦ. Я не хочу, чтобы ты остался одиноким.
ПЕТР. Давай.
В темноте слышны бормотание и кряхтение, это Отец и Петр засовывают себе в рот лампочки. Мы можем только догадываться о том, что происходит.
Входит Сильвия, она немного пьяна.
Включается свет, Петр и Отец поворачиваются к Сильвии спиной.
СИЛЬВИЯ. Вам не скучно? Давид?
ОТЕЦ. Хм-м-м.
СИЛЬВИЯ. Петр?
ПЕТР. Хм-м-м.
СИЛЬВИЯ. Ну, я тут рядом.
Сильвия уходит. Темнота.
Петр щелкает зажигалкой. Вынимает изо рта лампочку. Отец пробует сделать то же самое, но у него не получается: свело мускулы на лице.
Петр помогает ему.
Он начинает массировать ему лицо, и в этой позиции они застывают.
Музыка. Входит Мать. На ней надет халат.
МАТЬ. Мне сон приснился. Ко мне пришел солдат. Это был русский. Он воевал в Чечне. Его ранили, и он умер. Ему сделали переливание крови, но это не помогло. Он сказал мне, что мог выжить. Но умер, потому что у меня не очень хорошая кровь. Он сказал…
На заднем плане мы видим Солдата.
СОЛДАТ. Я умер, потому что ваша кровь была никуда не годной, девушка.
МАТЬ. Он назвал меня девушкой.
СОЛДАТ. Мне ее в вену ввели, но сил от нее не прибавлялось. Я ослабел, мне было жутко холодно, а потом я умер. Вот что я хотел вам сказать.
МАТЬ. А сон продолжался. Ко мне пришел мой муж и сказал: «У меня другая женщина. Она меня воскресила. Я начал интересоваться тем, что происходит вокруг. Благодаря ей я снова полюбил свой голос».
На сцене по-прежнему стоит Отец с лампочкой во рту.
На смену Петру, делающему массаж, приходит Сильвия.
МАТЬ. Вот только он не знал, как ему быть. Сказал, что просто нажал кнопку «R», а теперь не знает, что делать. Эта женщина посоветовала ему надеть мое платье, он так и поступил, и, правда, сумел понять мои чувства. И был удивлен, что я его не так люблю, как он себе это представлял. Мы прожили вместе сорок лет, а он обо мне ничего не знал. Я о нем тоже. А потом сон кончился. Гав!

• « МОТЫЛЬКИ И СТРЕКОЗЫ
• » ТОРЧ