- 
Надеюсь, Вам понравятся произведения "Дверь в потолке"  или "СОН В САЛАТЕ ОЛИВЬЕ"  или 
                 ТОЛИК: Я думаю, твой овраг лучше, от него даже козы дохнут! (Хочет уйти). Ладно, мам, я пойду. Пора мне. Серёга попросил к Лизке зайти. За вещами.
                МАМА НЮРИК: Они совсем разбросались что ли?
               ТОЛИК: Не знаю!  Пойду разбираться. ( Уходит).
КАРТИНА 10
Толик пришёл к Лизавете.
                ТОЛИК: Лиз,  ты это, как его. Вещи собери Серёгины. Упакуй, одним словом, в узлы какие. Я заберу. Он сам велел.
                   ЛИЗАВЕТА: Ой, Толь!
                   ТОЛИК: Вот и ой тебе! Собери короче. Почикала мужика, а теперь ойкает.
                    ЛИЗАВЕТА: Да как же это? Взаправду что ли?
                    ТОЛИК: Всерьёз. Бабу он себе сыскал. Как только ты его почикала – сразу и  баба на горизонте  объявись. Их, жалостливых, сколь по миру шастает.
                    ЛИЗАВЕТА:  Врёшь! В жизни не поверю!
                   ТОЛИК: Я её своими глазами видал. Глаза такие с белками и внутрь тебя глядят-гладят.  А сама всё умные разговоры говорит, про шагреневу кожу и прочее.  Не тебе чета, короче.
                      ЛИЗАВЕТА:  А я, Толь, ты знаешь  и петь,  и плясать могу лучше всякой актрисы ( начинает петь и плясать).
                      ТОЛИК: О, петь и плясать, Лиз, это бабушкин век. Сейчас этим никого  к себе не пристегнёшь.
                       ЛИЗАВЕТА: Ну раз так, так я его в чувство-то быстро  приведу.  Ножик-то   вон на кухне дожидается. С первого разу не удалось, со второго не промахнусь, будь спокоен!
                       ТОЛИК: Лизка, Лизавета, что ты за дрянь баба? Нет, чтобы поговорить с мужиком,  душу погладить, она чуть чего за нож хватается.  Прямо первобытный строй у тебя в мозгах. Всё общество вперёд  шагнуло, а  ты застряла  в первом  веке до нашей эры и  сидишь там со своим кухонным ножом. Тьфу! Никаких выводов прямо по жизни  не делаешь. Он у тебя от ножа сбежал, она нет,  чтобы пересмотреть своё поведение, урок какой извлечь,  так   к тому ж самому ножу прискреблась.   Человек, Лизавета, если не развивается,  его в новый век с собой не берут.  Хоронят заживо в старом. Давай вещи.
                     ЛИЗАВЕТА: Не дам. Пусть домой идёт.  Я нож выброшу.  Скажи: я ему торт постряпала мармеладный.  Пусть домой идёт. Я ему носки тёплые связала. Пусть домой идёт.
                    ТОЛИК:  Вообще, Лиз, если честно, я  сам сейчас в точно такой же яме, как и ты.  Залез, а выбраться никак.  И залез по глупости – и выбраться ума не хватает.  Я такую, Лиз, ошибку в жизни совершил, от которой вовек не отмыться. Вот скажи честно, если б тебе довелось снова в той ситуации быть, ну когда ты Серёгу почикала, ты б его снова почикала бы?
                      ЛИЗАВЕТА:  Если б руки распускал, почикала б.  А чего?
                      ТОЛИК: Вот! Вот вся твоя дремучесть и вылезла наружу.  Никакой движухи в тебе, ни прогресса, ни новаторства, ничего, одним словом,  а потому собирай вещи. Мне идти надо!
                     ЛИЗАВЕТА (Плачет): Толь, ну я раскаялась, скажи ему честно, не буду больше, хоть ты меня режь. Ну пусть домой идёт,  я прям без него изгрызла всю себя.
                  ТОЛИК: Ой! Лизка, Лизка! Как мы живём? А? Как звери, честное слово, застряли  на одних инстинктах. Придумали себе Себастьяно и верим,  что кто-то нас там ждёт.
                 ЛИЗАВЕТА: Как это придумали? Ничо себе придумали! Ты чо такое сказанул-то? Да я как почикала Серёгу-то, то в эту  же самую ночь как заснула,  ну прям как мёртвая и проснулась почти что прямо как будто в Себастьяно. И утром уж хотела прям лететь туда потому что ну мочи не было никакой.  А потом подумала,  а вдруг оттуда не возвращаются, ну, навроде как обратных билетов нет, а как же я без Серёги, хоть  и в Себастьяно, а без Серёги как?  То и перестала дёргаться.
                      ТОЛИК: А зачем возвращаться? Куда возвращаться-то, Лиз? Сюда что ли возвращаться?  А что здесь есть-то, кто?
                   ЛИЗАВЕТА: Нет, Толь, ну ты даёшь,  всё прямо так нарисовал: и звери мы прямо, и инстинкты у нас, и до нашей эры  прям. А я  скажу тебе так, вот если ко мне Серёга вернётся, то ничего мне больше и не надо. Никакого Себастьяно.
                 ТОЛИК: Прямо ничего?
                ЛИЗАВЕТА: Не, ну пальто с чернобуркой ещё. Хотя чернобурка, Толь, под мокрым снегом в крысу превращается. А я знаешь, как крыс брезгую, прямо всей душой.
	ТОЛИК: Ладно, поговорю я с ним ещё, может поверну мозги. Только нож чтоб в кухне не водился.
               ЛИЗАВЕТА: Выброшу напрочь. Честно! Только пусть домой идёт. 
КАРТИНА 11
Таечка и Толик.
           ТАЕЧКА: Нет, ты где весь выходной шлялся, я не поняла? Я у матери на огороде вкалываю, а он исчез,   прямо весь стух. У мамы Нюрика что  ли ошивался?  Вы прямо друг без друга жизни не представляете.
           ТОЛИК: На выставку ходил.
           ТАЕЧКА: Куда?
           ТОЛИК: Куда-куда, закудахтала. На выставку картин. Не слышала в райцентр уж неделю как привезли?
          ТАЕЧКА: А тебя-то чего туда потащило?
          ТОЛИК: Значит потащило. Меня б куда не потащило, всё не в ту сторону.  Пиво бы пил – скандал!  Пошёл просветиться, – снова не туда. Ты только одна в правильном направлении всё время ходишь!  У тебя, Тай, тоже видать пижранет.
          ТАЕЧКА: Не выражайся. Твои попугаи ничего путного повторить не могут. А только такую вот гадость!
            ТОЛИК: Ладно. Поговорили. ( Встаёт,  хочет уйти).
           ТАЕЧКА: Ну и чего там на выставке увидал?
          ТОЛИК: Всего навалом.
          ТАЕЧКА: Нет, уж расскажи, если тебя туда понесло?
          ТОЛИК: Да чего рассказывать? Ты всё  равно не поймёшь. Или не так истолкуешь.
 ТАЕЧКА: Что уж я совсем дремучая что ли?
 ТОЛИК: Ты не дремучая. Ты – другая. ( Уходит).
ТАЕЧКА (некоторое время сидит молча, потом набирает номер телефона): Лиз, слышь, к нам выставку  какую-то привезли, откуда я знаю, какую, хорошую, наверно. Может сходим? Как зачем? Не знаю. Ну раз привезли. Мой ходил, пришёл, прямо весь светится, я ж его как рентген насквозь вижу.
КАРТИНА 12
Лариса у себя в доме. Входит Толик с цветами и бутылкой красного вина.
ТОЛИК: Здравствуйте, Лариса!
ЛАРИСА: А! Это  вы? Что-то забыли?
ТОЛИК: Нет, ничего не забыл. Вот. Это вам. (Отдаёт цветы и ставит вино на стол, садится).
ЛАРИСА: Не надо. Ни к чему.
ТОЛИК: Нет, ну как же, вы всё одна и одна. В тишине дня и ночи.
ЛАРИСА: Я не одна. Я одна никогда не бываю.
ТОЛИК: Ясно дело. Только так  мозгами можно куда  съехать. 
Молчат.
ТОЛИК: Вы прошлый раз говорили про книги там и прочее. А я вот в воскресенье взял и на выставку картин сходил. Чёрт знает, как меня угораздило! (Неловко смеётся).
Лариса молчит. Толик от неловкости и от всего прочего начинает говорить и не может остановиться.
            ТОЛИК: В райцентр привезли выставку, ну  я и пошел впервые, можно сказать, в жизни. Хожу, смотрю, вдруг вижу: большая такая  картинища во всю стену! Смотрю я на нее и вижу, чушь полная. Бредятина несусветная. Не картина, а сдаточный пункт по стеклотаре.  Одни пустые бутылки. Может  сотня. Как же так, как же это может быть, думаю? Какое же это  искусство?  Бутылки из-под водки, пива, портвейна есть, а красота где? Одна сплошная помойка, помоища! Я остановил кого-то, не помню уж кого и спрашиваю: «Чего они мне подсовывают?» Я имел ввиду вместо искусства: чего?! А меня не понимают. Тогда я схватил кого-то, затряс и закричал.
	ЛАРИСА: Зачем?
	    ТОЛИК:  Да меня  всего перевернули  эти бутылки!  Ведь на  то оно и искусство, что там должно быть что-то другое, чем жизнь.  Так ведь? Откуда-то прибежали, я всё кричал, побежали еще за кем-то. И этот кто-то наконец явился! Он оказывается был здесь, терся где-то рядом, и может  даже ждал, что кто-то, хоть один из всех  взорвется. И тогда явится Он, ну, художник этот. И вразумит. Он сказал, что на самом деле это вовсе не бутылки. Что если я упрусь, скажем,  взглядом в одну точку на эти бутылки и долго, не отрываясь буду смотреть в одну точку, не мигая, то оно явится, искусство, в смысле. Всё станет понятным. Мне откроется ну красота там,  истина. ( Cмеётся). Надо же!
	ЛАРИСА: Что же было дальше?
           ТОЛИК: Я упёр свой взгляд в одну точку и стал медленно отходить от картины.  Я отходил, а взгляд мой впивался в полотно.  Прямо как клещ впивался и сидел там. Я понял, что никакая сила меня теперь не оторвёт. Или мне откроется или… Сначала показалась лестница с резными перилами,  она уходила высоко-высоко.  А потом… Потом разом исчезли все бутылки, и мир зашевелился, ожил. Огромный такой дворец с фонтаном, садом и попугаями. Сотня разноцветных попугаев. Я закричал. От искусства, от чуда тайны!  Я кричал как сумасшедший. Потому что мне явилось ОНО! Впервые в жизни! Чудо! Когда видение пропало, я не посмотрел больше на картину. Я хотел запомнить ее другой, не бутылочной. Не банальщиной какой-нибудь. Я понял, что это нужно уметь. В смысле, открывать. Не очень многие хотят это делать. Чтобы открыть это, нужно что-то изменить в своей жизни. Или  хоть себя. Хоть что-то. Мозги там повернуть. Психику наизнанку вывернуть. Помнится, я вышел из этого зала, шел по улице и плакал. Хотелось всех обнимать, сказать им что-то хорошее, умное, но я не мог собрать все свои мысли в кучу, чтобы из всего, что меня распирало, получились слова. Потому что слов не было. Давайте  с вами выпьем, Лариса! Ну, за всё. За силу искусства там, за жизнь, за будущее!
       ЛАРИСА: Видите ли, я не могу пить. Я завтра уезжаю.
        ТОЛИК: Куда?
         ЛАРИСА: Далеко.
        ТОЛИК: Как это? Как уезжаете? Зачем?
         ЛАРИСА: Я уезжаю на родину к Диме. К его родителям. Они совсем одни. Я тогда сразу хотела, но никак не могла продать дом, а теперь продала.
        ТОЛИК: Не может такого быть! Как же это? Я ведь  вас только нашёл. Ну, мы вас только нашли с ребятами, отыскали. Нет, вы не можете уехать. Так не бывает.
           ЛАРИСА: Спасибо вам за всё.  И	 ребятам передайте. Я буду вас вспоминать.