Л е д а. В конце концов, вы, вероятно, правы. Чем больше я разглядываю и слушаю вас, тем больше убеждаюсь, что для Алкмены – средоточия стольких прелестей – этот поворот судьбы мог бы оказаться роковым. И как-то неудобно вовлекать вас против воли в нашу ассамблею, – вы ведь знаете, каждый високосный год вон на том высоком утесе собираются все женщин, которых кoгдa-тo любил Юпитер.
А л к м е н а. Это та самая знаменитая ассамблея, где происходят божественные оргии?
Л е д а. Божественные оргии? Что за чушь! Торжество отвлеченных идей – вот что такое наши собрания, милая моя кpoшка! И, учтите, ни один посторонний не допускается в наш избранный круг.
А л к м е н а. Но чем же в там все-таки занимаетесь? Или мне не дозволено этого знать?
Л е д а. Малютка моя, боюсь, вам трудно будет понять меня. Абстрактный язык мыслей – не ваш удел, к счастью, конечно. Вам наверняка неизвестны такие слова, как эталон, доминирующая идея, средоточия живота?
А л к м е н а. «Средоточие живота» мне понятно. Это пупок, верно?
Л е д а. Вряд ли вы поймете, если я расскажу, как распростертые на камне, поросшем реденькой травой и нарциссами, осиянные светом первичных понятий, мы весь день являем собой божественное сборище сверхкрасот; вряд ли вы оцените величие момента, когда мы зачинаем не от божественного семени, но от космических вихрей, бушующих вокруг нас, когда каждая из нас – праматерь, и одновременно дитя целого мира… Вы что-нибудь поняли из того, что я сказала?
А л к м е н а. Я поняла одно: ваша ассамблея в высшей степени серьезна.
Л е д а. Во всяком случае, в высшей степени специфична. И там, очаровательная Алкмена, добрая половина ваших достоинств, конечно, пропала бы втуне. Да, видимо, вы правы: вам не суждено стать отвлеченным символом, ибо вы ­ подлинная дочь земли, грациозная, жизнерадостная, эфемерная…
А л к м е н а. О, благодарю вас, Леда! Вы меня спасаете. Подумайте, как приятно спасти и сохранить эфемерное!
Л е д а. Ну разумеется, я спасу вас, дорогая моя. Решено! Только позвольте узнать, какой ценой?
А л к м е н а. Ценой?
Л е д а. Я спрашиваю, в каком виде явится к вам Юпитер? Хорошо бы он принял какой-нибудь импонирующий мне облик!
А л к м е н а. А-а… Но я ничего не знаю….
Л е д а. Но кому же и знать, как не вам? Ведь он обернется именно тем созданием, что сильнее прочих возбуждает ваши желания и питает ваши мечты.
А л к м е н а. Я как-то не могу припомнить…
Л е д а. От всей души надеюсь, что вы не любите змей. Бр-р-р, я их терпеть не могу. В этом случае меня не рассчитывайте! …Или пусть уж тогда будет крсавец-змей, свитый в кольца.
А л к м е н а. Но меня не волнует ни одно животное, ни одно растение…
Л е д а. Надеюсь, это относится и к минералам. Ну, же, припомните, Алкмена, у каждой из нас есть уязвимое место!
А л к м е н а. У меня нет, и быть не может, я ведь люблю только мужа.
Л е д а. Ага, ну так вот оно – ваше уязвимое место! Даже и не сомневайтесь, здесь-то вас и подловят! Вы никогда никого не любили, кроме мужа?
А л к м е н а. Нет, никого.
Л е д а. Да как же мне раньше не пришло в голову?! Ведь это проще простого, вы сами облегчили Юпитеру задачу. Чем больше я гляжу на вас, тем больше убеждаюсь: Юпитера привлекла ваша человечность, в Алкмене ему интересно познать человека, земную женщину со всеми интимными привычками и сокровенными радостями. Ну разве я не права?! Итак, чтобы достичь цели, годится самый немудреный способ: превратиться в вашего мужа. Можете не сомневаться, – вашим лебедем будет Амфитрион. Юпитер дождется первой же его отлучки, проникнет во дворец и обманом возьмет вас.
А л к м е н а. Вы меня, пугаете. Амфитриона нет здесь.
Л е д а. Его нет в Фивах?
А л к м е н а Вчера вечером он уехал на войну.
Л е д а. Тогда он вернется не скоро. Нынче ни одна уважающая себя армия не воюет меньше двух суток.
А л к м е н а. К несчастью, вы правы.
Л е д а. 3начит, готовьтесь, Алкмена: в любой миг, начиная с сегодняшнего вечера, Юпитер откроет эти двери под видом вашего мужа, и вы доверчиво отдадитесь ему.
А л к м е н а. Невозможно! Я его узнаю!
Л е д а. Один-единственный раз человек действительно станет созданием бога. И вы обманетесь.
А л к м е н а. Вот именно «созданием». Это будет усовершенствованный Амфитрион – несравненно более мудрый, более благородный. Я возненавижу его с первого взгляда
Л е д а. Гигантский лебедь спустился ко мне, но я не смогла отличить его о маленького лебедя, что плавал в моем пруду…

Вбегает Э к л и с с и я.

Э к л и с с и я. Новость, госпожа, нежданная новость!
Л е д а. Амфитрион вернулся?!
Э к л и с с и я. Верно, вы угадали! Через минуту наш господин будет во дворце. С крепостной стены я увидела, как он перенесся через ров.
А л к м е н а. Ни один всадник не в силах преодолеть такой ров!
Э к л и с с и я. А он – единым духом!
Л е д а. Он, один?
Э к л и с с и я. Один-то один, но за ним словно бы невидимый легион мчится. А от самого-то сияние во все стороны! И вид вовсе не такой усталый, с каким обычно приходят с войны. Он затмевает восходящее солнце. Он как столп света, ­ только что тень человеческая. Ах, госпожа, ведь с минуты на минуту должен явиться Юпитер, – что, если наш господин попадется, ему под руку?! Мне даже удар гpoмa почудился едва он вступил на дозорную дорожку.
А л к м е н а. Оставь нас, Эклиссия.

Э к л и с с и я выходит.

Л е д а. Теперь вы убедились? Вот и Юпитер. Вот вам и поддельный Амфитрион.
А л к м е н а. Прекрасно! Он встретит здесь поддельною Алкмену. О дорогая Леда, боги готовили нам трагедию, так давайте же устроим из нее небольшое развлечение для двух женщин! Решайтесь, умоляю вас! Отомстим за нас обеих!
Л e д а. Каков собою ваш муж? У вас есть eгo портрет?
А л к м е н а. Вот он.
Л е д а. Гм, а он совсем недурен… Красивые глаза… Мне всегда нравились глаза, где зрачок едва намечен, как на глазах статуй. Ах, я обожаю статуи, какая жалость, что они немы и бесчувственны!.. А ваш муж брюнет? Надеюсь, он не курчавый?
А л к м е н а. О нет, Леда, его волосы гладки и черны, как вороново крыло.
Л е д а. Военная выправка? Шершавая кожа?
А л к м е н а. Ах, что вы! Он мускулист, но гибок как лоза.
Л е д а. А вы не расcеpдитecь на меня за то, что я отниму у вас подобие того тела, которое вы так любите?
А л к м е н а. Нет! Клянусь вам!
Л е д а. И вы не рассердитесь за то, что я отниму у вас бога, которого вы так не любите?
А л к м е н а. Он приближается. Спасите меня!
Л е д а. Где она, ваша спальня?
А л к м е н а. Вот дверь.
Л е д а. Там не очень, крутые ступеньки? Я боюсь споткнуться в такой темноте.
А л к м е н а. Там гладкий и ровный пол.
Л е д а. Спинка ложа, наверное, мраморная и холодная?
А л к м е н а. Она покрыта ковром чистейшей шерсти. Вы не дрогнете в последнюю минуту?
Л е д а. Я же вам обещала! А я верный друг. Вот он идет. Подшутите над ним немного, прежде чем прислать его ко мне. Отомстите фальшивому Амфитриону за те горести, которые вам доставит в один прекрасный день настоящий…

СЦЕНА СЕДЬМАЯ

А л к м е н а, А м ф и т р и о н.

Г о л о с р а б а. Куда прикажете поставить коней, господин? Они совсем загнаны.
А м ф и т р и о н. Наплевать на коней! Через минуту я уезжаю обратно.
А л к м е н а. Ему наплевать на своих коней… Тогда это не Амфитрион.
А м ф и т р и о н (устремляясь к ней). Это я!
А л к м е н а. И никто иной, как я полагаю?
А м ф и т р и о н. Ты не хочешь обнять меня, любимая!
А л к м е н а. Подожди минутку, прошу тебя. Здесь слишком светло. Потом, там, в спальне.
А м ф и т р и о н. Нет, здесь, сейчас! Одна мысль об этой минуте заставила меня стрелой мчаться к тебе.
А л к м е н а. И заставила проноситься над скалами, перелетать через реки, шагать по небесам? Нет, нет, подойди к окну, дай мне разглядеть тебя. Ты ведь не боишься показаться своей жене? Вспомни, я очень хорошо знаю твое лицо, мне знакомы все твои родинки, все твои морщинки до единой.
А м ф и т р и о н. Ну, вот оно, мое лицо, взгляни, похоже на вчерашнее?
А л к м е н а. Да-да, именно, похоже. Другая женщина обязательно обманулась бы. Все в нем, как всегда: и эти две грустные морщинки, что появляются при улыбке, и эта смешливая складочка – предвестница слез, и метины в уголках глаз, совсем как след когтя неведомой птицы,- может быть, орла Юпитера, а?
А м ф и т р и о н. Скорее, гуся, моя дорогая, – ведь эти морщинки называются гусиными лапками. Раньше ты любила целовать их.
А л к м е н а. Да, все это как будто принадлежит моему мужу. Вот только царапины на щеке не хватает, – царапины от вчерашнего пореза. Любопытный у меня муж: он принес с войны на один шрам меньше!
А м ф и т р и о н. Ветер хорошо исцеляет раны.
А л к м е н а. Ну да, разумеется, ветер сражений. Теперь посмотрим глаза. Ай-ай-ай, дорогой Амфитрион, вчера ты покинул меня с веселыми, широко раскрытыми глазами. Отчего же сегодня твой правый глаз так величественно прикрыт, а в левом поблескивает искорка лицемерия?
А м ф и т р и о н. Алкмена, супруга негоже слишком пристально вглядываться друг в друга. Можно сделать неприятные открытия. Идем же!
А л к м е н а. Погоди немного… В твоих зрачках проплывают облака, – раньше я никогда не видела их… Не знаю, что изменилось, мой друг, но при одном взгляде на тебя кружится голова, меня одолевают воспоминания о далеком прошлом, неясные предчувствия будущего… Видения иных миров, знание скрытого…
А м ф и т р и о н. Так всегда бывает до любви, дорогая, со мной творится то же самое. Потом это пройдет.
А л к м е н а. А какие мысли скрываются за этим высоким челом, таким высоким, как ни у кого другого?
А м ф и т р и о н. Мысли о прекрасной Алкмене, всегда верной себе.
А л к м е н а. Каким желанием озарено это лицо, которое я даже не могу охватить взглядом?

• « Жужа из Будапешта
• » Жены польских солдат в Ираке