А л к м е н а. Ты сходишь с ума! Рассуждать о богах в ту единственно драгоценную минуту дня, когда жители земли, опьяненные утренним солнцем, склонились кто над плугом, кто над неводом и думают лишь о земных делах. Знаешь, по-моему, армия тебя уже заждалась. Еще час-другой, и твои враги успеют позавтракать, а с сытым неприятелем совладать значительно труднее. Отправляйся, дорогой, чем раньше ты уедешь, тем скорее вернешься ко мне; да и у меня, мой милый муж, стоят все домашние дела… Но если вы, уважаемый мсье, расположились тут надолго, я тоже примусь за высокопарные рассуждения, – только не о богах, а о моих собственных служанках. Имею честь доложить вам, что мы вынуждены будем расстаться, с Ненецей. Во-первых, у нее просто неисправимая мания протирать на мозаиках одни лишь черные плитки, а во-вторых, боги, как вы изволили выразиться, проявили свою безграничную власть над нею, и в результате бедняжка забеременела.
Ю п и т е р. Алкмена, дорогая Алкмена! Боги являются смертным в тот самый миг, когда те меньше всего ожидают их прихода…
А л к м е н а. Амфитрион, дорогой Амфитрион! Женщины покидают мужей в тот самый миг, когда те меньше всего ожидают их ухода.
Ю п и т е р. Гнев богов ужасен! Они не приемлют ни насмешек, ни приказов.
А л к м е н а. Но ты, мой милый, ты-то приемлешь все, за это я тебя и люблю… Даже воздушные поцелуи – вот, лови! До вечера! Прощай! (Убегает.)

Появляется М е р к у р и й.

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Ю п и т е р, М е р к у р и й.

М е р к у р и й. Что стряслось, Юпитер? Я думал, вы выйдете из этой комнаты, как выходили из многих других; с триумфом и славой, а вместо того за дверь выбегает Алкмена и, ни­чуть не смущенная, продолжает даже за порогом поучать вас?!
Ю п и т е р. Да уж, смутить ее трудненько.
М е р к у р и й. А что за вертикальная складка у вас между бровями? Это признак гнева? Или тень угрозы, которую вы несете человечеству?
Ю п и т е р. Какая складка?.. Это морщина.
М е р к у р и й. У Юпитера не может быть морщин. Просто у вас, наверное, остался отпечаток от кожи Амфитриона.
Ю п и т е р. Ошибаешься, Меркурий, это моя собственная морщина, и я теперь знаю, откуда они берутся у людей – эти морщины, приводившие нас в такое недоумение. Их накладывает познание или наслаждение.
М е р к у р и й. У вас утомленный вид, Юпитер, вы даже немного ссутулились.
Ю п и т е р. А ты думаешь, носить морщину легко?!
М е р к у р и й. Испытываете ли вы хотя бы то блаженное изнеможение, которым завершается у людей любовь?
Ю п и т е р. Мне думается, я испытываю любовь.
М е р к у р и й. Вы испытываете ее довольно часто – это общеизвестно.
Ю п и т е р. Впервые я сжимал в объятиях смертную женщину и не прозрел ее суть и не проник в ее мысли… Так я познал ее…
М е р к у р и й. О чем же вы думали в тот момент?
Ю п и т е р. Я не думал, – я просто стал Амфитрионом. Алкмена одержала надо мной победу. Всю ночь, от заката до восхода солнца, я был только ее мужем и никем иным. Утром, едва мне представился случай, я принялся объяснять ей тайну мироздания. Я молол перед этой женщиной какую-то скучную прописную ерунду, а вот теперь, перед тобой, у меня наконец развязался мой божественный язык! Ну давай, я хоть тебе объясню тайну мироздания, хочешь?
М е р к у р и й. Ой, не надо! По мне, так лучше уж создайте еще одну вселенную. Только не объясняйте!
Ю п и т е р. Меркурий, боги абсолютно превратно судили о человечестве! Мы-то думали, что люди – жалкая карикатура на богов. Нам так смешно было смотреть, как они изображают из себя царей природы, что мы даже внушили им мысль о конфликте между ними и нами. Какого труда стоило всучить им огонь именно так, чтобы они вообразили себя похитителями божественного огня! Сколько я старался, пока не украсил извилинами неблагодарные мозги людей, чтобы они смогли изобрести ткачество, зубчатое колесо, оливковое масло, – и притом были бы уверены, что вырвали все это у богов силой! Ну так вот: такой конфликт существует в действительности, и я же первый пал его жертвой…
М е р к у р и й. По-моему, вы просто паникуете, Юпитер…
Ю п и т е р. Ничего я не паникую! Алкмена, милая, нежная Алкмена, тверда как гранит, и все наши законы бессильны перед нею. Уж если и есть на свете Прометей, так это как раз она.
М е р к у р и й. Просто Алкмена лишена воображения. Ведь именно пламенное воображение делает человека игрушкой в руках богов.
Ю п и т е р. Алкмена совсем из другого терта. Она нечувствительна к показному блеску, вообще к любой видимости. Да, она лишена воображения и, скорее всего, даже не очень умна. Но есть в Алкмене та недоступная, непознаваемая умеренность, что оборачивается человеческой беспредельностью. Жизнь Алкмены – это призма, в которой общее достояние людей и богов – любовь, отвага, страсти – преломляется в истинно человеческие черты: постоянство, важность, преданность, и перед ними все наше могущество идет прахом. Она единственная женщина, которая мила мне, будь она даже закутана в покрывала с головы до ног, ее отсутствие ощущается как присутствие, ее заботы так же радостны, как забавы. 3автракать наедине с ней – пусть даже ранним утром, не выспавшись, – передавать ей соль, мед, пряности, горячащие ее кровь, дотрагиваться до ее руки, да что я! – до ее тарелки, до ее ложки! – вот что мне нужно отныне. Короче говоря, я люблю ее, Меркурий, и я объявляю тебе, что ее сын будет моим любимейшим сыном.
М е р к у р и й. Вселенная уже оповещена об этом.
Ю п и т е р. Что мне вселенная! На земле, надеюсь, никто еще не знает об этом событии?
М е р к у р и й. А как же! Все, у кoгo есть уши, поставлены в известность о том, что нынче Юпитер удостоит своей любовью Алкмену. Все, у кoгo только имеется язык, пересказывают сию новость соседу. Я разгласил ее на самой заре!
Ю п и т е р. Ты меня предал! Несчастная Алкмена!
М е р к у р и й. Но позвольте, я действовал так же, как всегда. Иначе это была бы первая ваша любовная связь, утаенная от мира. Вспомните, ведь вы не имеете права скрывать свои любовные подвиги.
Ю п и т е р. О чем же именно ты объявил? О том, как я вчера вечером обернулся Амфитрионом?
М е р к у р и й. Фи, за кoгo вы меня принимаете?! Нет-нет, такая малобожественная уловка была бы дурно истолкована людьми. Но ваше намерение провести еще одну ночь в объятиях Алкмены буквально распирало все стены дворца, а потому я и объявил, что Алкмена примет Юпитера следующей ночью.
Ю п и т е р. И кoгo же ты посвятил в это дело?
М е р к у р и й. Ветер, затем, как положено, в6ды. Прислушайтесь в каждом дуновении ветра, в каждом всплеске волны звучат мои слова.
Ю п и т е р. Ну, это пустяки…
М е р к у р и й. Еще я шепнул пару слов одной старухе, – она ковыляла мимо дворца.
Ю п и т е р. Глухой привратнице?! Мы погибли!
М е р к у р и й. Откуда такие человеческие речи, Юпитер? Вы изъясняетесь точно оперный любовник. Разве Алкмена потребовала от вас молчания до тех пор, пока вы не заберете ее с земли на небеса?
Ю п и т е р. Алкмена ничего не знает, вот в чем весь ужас! Сто раз за ночь я принимался объяснять ей, кто я такой. И сто раз за ночь она одной кокетливой или нежной обмолвкой оборачивала мою божественную истину в свою – людскую.
М е р к у р и й. Она так ничего и не заподозрила?
Ю п и т е р. Ничего, ни разу, и мне даже страшно подумать, что произойдет, если она узнает… Откуда доносится шум?
М е р к у р и й. Глухая кapгa сделала свое дело: город готовится отпраздновать ваш союз с Алкменой. Они там организовали процессию, и она направляется во дворец.
Ю n и т е р. Не желаю, чтобы она сюда попала. Немедленно направь ее в море, и пусть оно их всех поглотит!
М е р к у р и й. Нельзя, – это же ваши жрецы.
Ю п и т е р. Тем лучше, я им дам лишний повод поверить в меня!!!
М е р к у р и й. Опомнитесь, нехорошо, нарушать законы, вами же установленные. Весь мир знает, что сегодня Юпитер осчастливит Алкмену сыном. Не вредно бы информировать об этом и саму Алкмену.
Ю п и т е р. Алкмена этого не перенесет.
М е р к у р и й. Ну так пускай малость пострадает. Дело тoгo стоит.
Ю п и т е р. Да не будет она страдать! Я больше не заблуждаюсь на ее счет: она просто-напросто убьет себя. И вместе с ней погибнет мой сын Геракл. И я опять буду вынужден, как тогда, с тобой, вскрыть себе ляжку или икру и вынашивать в ней зародыша. Нет уж, спасибо за такое удовольствие!.. Ну как, процессия приближается?
М е р к у р и й. Медленно, но верно.
Ю п и т е р. Ох, Меркурий, впервые в жизни я, вполне порядочный бог, оказался непорядочным человеком… А там что еще за песни?
М е р к у р и й. А там поспешают во дворец юные девственницы, они тоже жаждут поздравить Алкмену с радостным событием, – правда, пока они разбираются в нем чисто теоретически.
Ю п и т е р. Слушай, может, все-таки утопим жрецов в море, а девственниц поразим солнечным ударом?
М е р к у р и й. Да вы сами-то знаете, чего хотите?
Ю п и т е р, Увы! Чего может хотеть человек?! Тысяча противоречивых желаний разом. Хочу, чтобы Алкмена была верна своему супругу, – и чтобы она с восторгом отдалась мне… Хочу, чтобы она целомудренно краснела под моими поцелуями, – и чтобы при одном моем виде ее жгли постыдные желании. Чтобы она никогда не узнала о нашей затее, ­ и чтобы она ее полностью одобрила.
М е р к у р и й. у меня голова кругом идет! Ну, положим, свое дело я сделал. Всем вокруг известно, что сегодня ночью вы взойдете на ложе Алкмены. Чем еще я могу быть вам полезен?
Ю п и т е р. У строй так, чтобы я действительно взошел на него.
М е р к у р и й. И, разумеется, вам необходима эта так называемая взаимность, о которой вы мне вчера толковали?

• « Жужа из Будапешта
• » Жены польских солдат в Ираке