Ю п и т е р. Как все это утомительно!.. О, вот сейчас у меня забилось сердце, вздулись артерии, опали вены! Я стал чем-то вроде губки, пропитанной кровью. Жизнь бьется во мне, как птица в клетке. Надеюсь, мои бедные смертные ничего такого не испытывают?
М е р к у р и й. Только в миг их рождения и в час смерти.
Ю п и т е р. Крайне неприятное ощущение – сознавать, что каждую минуту в тебе что-то рождается, а что-то умирает.
М е р к у р и й. Причем неизвестно, что лучше.
Ю п и т е р. Ну теперь-то я похож на человека?
М е р к у р и й. Пока не очень. Что я вижу прежде всего в настоящем живом человеке? То, что он непрерывно меняется, неудержимо старится. Даже блеск в его глазах постепенно меркнет.
Ю п и т е р. Ну-ка попробуем… Непривычно, конечно, но я стану почаще повторять себе: я смертен, я смертен, я смер…
М е р к у р и й. Ой-ой-ой! Не так быстро! Мне видно, как растут у вас волосы, удлиняются ногти, углубляются морщины. Нет-нет, помедленней, и потом: регулируйте сердцебиение. С такой частотой сердце колотится только у кошек и собак.
Ю п и т е р. Ну а теперь?
М е р к у р и й. А теперь чересчур затормозили. Такой пульс бывает у рыб. Так… так… Вот! Вот она – золотая середина, та иноходь, по которой Амфитрион узнает своих коней, а Алкмена – сердце cвoeгo мужа.
Ю п и т е р. Что еще ты мне посоветуешь на прощание?
М е р к у р и й. А про мозг забыли?
Ю п и т е р. Мой мозг?
М е р к у р и й. Ну да, да, ваш! Надо срочно заменить в нем 6ожественные понятия человеческими. О чем вы думаете? Во что верите? Каковы ваши взгляды на вселенную теперь, когда вы человек?
Ю п и т е р. Мои взгляды на вселенную? Ну… я верю, что наша земля – плоская, что вода – это просто вода, а воздух – просто воздух, и вообще все в природе устроено как надо ­ разумно и навечно. Правильно?
М е р к у р и й. Еще вопрос: нравится ли вам носить волосы на пробор и закреплять их фиксатуаром?
Ю п и т е р. А ведь верно, нравится!
М е р к у р и й. Убеждены ли вы в том, что лишь вы один существуете и что один вы уверены в собственном существовании?
Ю п и т е р. Знаешь, это даже курьезно – быть настолько замурованным в самом себе!
М е р к у р и й. Верите ли вы, что когда-нибудь умрете?
Ю п и т е р. Конечно, нет! Вот моим друзьям суждено умереть, беднягам. Но только не мне!
М е р к у р и й. Забыли ли вы всех женщин, которых любили раньше?
Ю п и т е р. Я? Любил? Я никогда и никого не любил! Никого, кроме Алкмены!
М е р к у р и й. Прекрасный ответ! Что вы думаете о небе?
Ю п и т е р. Я уверен, что оно принадлежит мне, – причем в гораздо большей степени теперь, когда я стал смертным, чем когда я был Юпитером. Я думаю, что эта солнечная система ничтожно – мала, а земля огромна, и я твердо знаю, что я прекрасней Аполлона, отважней и любвеобильней Марса, и впервые я верю, я вижу, я ощущаю себя неизмеримо выше богов.
М е р к у р и й. Ну вот, теперь вы действительно стали человеком. Действуйте! (Исчезает.)

СЦЕНА ШЕСТАЯ

А л к м е н а на своем балконе. Ю п и т е р в облике Амфитриона.

А л к м е н а (она так и не ложилась). Кто там стучит? Кто потревожил мой сон?
Ю п и т е р. Неизвестный, которого вы с удовольствием повидаете.
А л к м е н а. Я не знаюсь с незнакомцами.
Ю п и т е р. Это один генерал…
А л к м е н а. А почему генералы бродят так поздно по дорогам? Они дезертировали? Или они разбиты?
Ю п и т е р. Они наголову разбиты любовью!
А л к м е н а. Вот что их ждет, когда они избегают сражений с другими генералами. Кто вы?
Ю п и т е р. Я твой любовник.
А л к м е н а. Вы говорите с самой Алкменой, а не с ее прислужницей. У меня нет любовника. Чему вы смеетесь?
Ю п и т е р. А не ты ли только что открыла окно и с тоской смотрела в ночь?
А л к м е н а. Вот именно, я смотрела в ночь. Я даже могу сказать, какая она,- нежная и прекрасная.
Ю п и т е р. И это не ты совсем недавно опрокинула золотой кувшин с ледяной водой на голову отдыхающего воина?
А л к м е н а. А, так она оказалась ледяной? Тем лучше! Что ж, возможно, это была я.
Ю п и т е р. И не ты ли шептала перед портретом одного человека: «Ах, если бы я могла потерять память, пока его нет со мною!»
А л к м е н а. Не помню. Быть может…
Ю п и т е р. Неужто ты не чувствуешь, как под этими молодыми звездами тело твое расцветает, а сердце сжимается при мысли о нем,- а ведь он, признаться тебе, довольно некрасив и скорее глуп, чем умен?!
А л к м е н а. Он мудрее и прекраснее всех на свете! У меня сладко во рту, когда я говорю о нем. И я вспомнила теперь про золотой кувшин. И это его я видела во сне. Что это доказывает?
Ю п и т е р. Что у тебя есть любовник. И что он сейчас здесь.
А л к м е н а. У меня есть муж, и его сейчас здесь нет. Никто, кроме моего мужа, не войдет в эту комнату. Да и его я не приму, если он скроет свое имя.
Ю п и т е р. Само небо скрыто в этот час тьмы.
А л к м е н а. Ты лишен проницательности, незнакомец, если полагаешь, что ночь – это всего лишь оборотная сторона дня, а луна – фальшивое солнце, если ты думаешь, что супружеская любовь может притвориться любовью для удовольствия.
Ю п и т е р. Супружеская любовь походит на долг, исполняемый по принуждению. А принуждение – враг наслаждения.
А л. к м е н а. Что ты сказал? Какое слово ты произнес?
Ю п и т е р. Наслаждение – имя полубога.
А л к м е н а . Мы здесь чтим одних лишь полноценных богов. А полубогов мы предоставляем полуневинным девушкам и полуженатым мужчинам.
Ю п и т е р. А теперь ты богохульствуешь.
А л к м е н а. Я иногда захожу еще дальше – я радуюсь тому, что на Олимпе нет бога супружеской любви. И еще я радуюсь, что родилась таким созданием, какое боги отнюдь не предусмотрели в своей программе. Никто не властен надо мною, – одно лишь чистое небо внушает мне трепет. И если ты можешь быть для меня только любовником, то, как мне ни жаль, я прогоню тебя прочь. Ты строен и красив, голос твой нежен. Как приятен был бы мне этот голос, если бы в нем звучал призыв к верности, а не к наслаждению! Как сладки были бы мне эти объятия, если бы они не были капканом, который внезапно захлопнется, едва внутрь попадет добыча! И уста твои, как мне кажется, свежи и горячи. Но им не убедить меня. Я не открою двери любовнику. То кто же ты?
Ю п и т е р.Отчего ты не хочешь любовника?
А л к м е н а. Оттого, что любовнику нужна не любимая, а любовь. Оттого, что моя радость должна быть безграничной, наслаждение – безмерным, забвение – безоглядным. Оттого, что мне не нужен раб и не нужен господин. Оттого, что это дурной тон – обманывать мужа, пусть даже с ним самим. Оттого, что я люблю распахнутые окна и свежие простыни.
Ю п и т е р. Для женщины ты неплохо обосновываешь свои вкусы. Прими мои поздравления. И открой мне!
А л к м е н а. Если ты не тот, возле кого я просыпаюсь по утрам, оставляя ему еще десять минут между его сном и моей явью; если ты не тот, чье лицо мои взгляды омывают раньше солнца и свежей воды, по звуку чьих шагов я безошибочно узнаю, бреется ли он, одевается, размышляет или просто убивает время; если ты не тот, с кем я завтракаю, обедаю и ужинаю, чей вздох, что бы ни случилось, раздается на десятую долю секунды раньше моего; если ты не тот, кому я каждый вечер даю уснуть на десять минут раньше меня сном, украденным у моей яви, и чье живое горячее тело приникает ко мне в тот миг, когда дрема обволакивает его; если ты – не он, то кем бы ты ни был, я не открою тебе. Кто же ты?
Ю п и т е р. Ну что ж, приходится назвать свое имя. Я твой супруг.
А л к м е н а. Неужто это ты, Амфитрион? И ты не подумал, отправляясь сюда, как неосторожно ты поступаешь?
Ю п и т е р. Никто в лагере и не подозревает об этом.
А л к м е н а. Да кто здесь говорит о лагере?! Разве тебе неизвестно, чем рискует муж, внезапно вернувшийся домой после того, как он всем объявил о своем отъезде?
Юпитер. Не шути так.
А п к м е н а. Разве тебе неведомо, что в этот час все хорошие жены принимают в горячие объятия своих милых дружков, трясущихся от такой чести и страха?
Ю п и т е р. Твои объятия пусты, они прохладней самой луны!
А л к м е н а. Просто ему удалось улизнуть, пока мы тут болтали. Он теперь уже далеко от Фив, – бежит, верно, по дороге и бранится вовсю, второпях запутавшись голыми ногами в сползшей тунике.
Ю п и т е р. Открой своему мужу!
А л к м е н а. Так ты надеешься войти ко мне только потому, что ты мой муж? А есть ли у тебя с собой подарки? Или драгоценности?
Ю п и т е р. Ты продалась бы за драгоценности?
А л к м е н а. Своему мужу? С удовольствием. Но у тебя их нет!
Ю п и т е р. Я вижу, мне надо уходить.
А л к м е н а. Ах нет, останься! С одним, впрочем, условием, Амфитрион, с одним определенным условием.
Ю п и т ер. Чего ты хочешь?
А л к м е н а. Дадим в этой ночи те клятвы, которые раньше мы произносили лишь днем. Давно уже я ждала такого случая. Мне не хочется, чтобы все эти дивные творения ночные ­ звезды, зефир, бабочки-полуночницы – подумали, будто нынче ночью я принимала любовника. Отпразднуем нашу ночную свадьбу в этот час, когда заключается столько незаконных союзов. Начинай!
Ю п и т е р. Приносить клятвы без жреца, вне храма, в пустоту и тьму, что за фантазия!
А л к м е н а. Слова, нацарапанные на стекле, сохраняются веками. Подними руку!
Ю п и т е р. Если бы ты знала, Алкмена, сколь жалки в глазах богов людские клятвы, – они подобны моли и без грома.
А л к м е н а. Пусть будет хотя бы эта краткая безмолвная вспышка, больше ничего и не требуется. Подними руку и согни палец!
Ю п и т е р. Согнуть палец?! Но это ужасная клятва, ведь ею сам Юпитер насылает бедствия на землю!
А л к м е н а. Согни палец или уходи!
Ю п и т е р. Ну что ж, приходится подчиниться. (Поднимает руку.) О, кары небесные, ржа и саранча, сгиньте хоть на время, ­ моя сумасшедшая маленькая Алкмена принудила меня к этому жесту!
А л к м е н a. Говори же.
Ю п и т е р. Я, Амфитрион, сын и внук почивших генералов, отец и предок генералов будущих, скромный аграф на поясе войны и славы…

• « Жужа из Будапешта
• » Жены польских солдат в Ираке