Т р у б а ч. Ну-ну, не горячитесь, Созий, ей все равно такого средства не найти. Уж если Юпитер что решил, он не пойдет на попятный, ведь упорство – основная черта божественного характера. Сумей человек простереть свое упорство до крайности, он мигом стал бы богом. Возьмите, к примеру, ученых – они раскрывают тайны богов, заключенные в воздухе, в металлах и во всем прочем, именно потому, что упорны до безрассудства. Вот и Юпитер тоже упрям, и он добьется Алкмены. Тем более, что город давно готов к его появлению. Фиванские мальчишки пообжигали себе все пальцы, закапчивая стеклышки, чтобы не ослепнуть, наблюдая за полетом бога.
С о з и й. А музыкантов и поваров ты предупредила?
Э л и с с и я. Я сама приготовила самосское вино и пирожные.
С о з и й. Ох, уж эти кормилицы! Обставить адюльтерчик – тут вы на все руки мастерицы. Свадьбы вам не по вкусу! Возьми ты в толк наконец, что это не тайное свидание, а торжественный брачный союз! Так где же народное сборище, где толпа, где все?! Юпитер всегда требовал, чтобы его любовные происходили при большом стечении зрителей. А кого ты сейчас найдешь, когда ночь на дворе?!
Э к л и с с и я. Я как раз бегу в город – созывать бедняков, больных, калек и уродов. Моя госпожа велела собрать их на пути следования Юпитера, чтобы они растрогали его своим видом.
Т р у б а ч. Собирать для восславления Юпитера хромых и горбатых?! Какое недомыслие! Да разве можно показывать людские изъяны богу, который их никогда и в глаза-то не видывал?! Неужто вы совершите такую глупость?
Э к л и с с и я. А что мне остается? Это приказ госпожи.
С о з и й. Твоя госпожа не права. Прав трубач.
Т р у б а ч. Это прямое святотатство – доказывать нашему создателю, что он напортачил при сотворении мира! Он дарует смертным милости лишь постольку, поскольку считает нас безупречными. И вдруг – нате вам! – перед Юпитером предстанут кривоногие скрюченные существа, страдающие от геморроя и камней в почках. Вы представляете, как он на нас разозлится?! Тем более что он создавал нас по своему образу и подобию,- так кому же охота глядеться в кривое зеркало!
Э к л и с с и я. Да ведь Юпитер сам через небесный голос повелел собрать всех нищих и увечных фиванцев!
Т р у б ач. И он их получит! Я тоже слышал его повеление и принял меры. Главное, чтобы сирые и голодные из нашего города внушили ему самое высокое представление о несчастной человеческой доле. Не беспокойтесь, Созий, все уже сделано. Я только что отобрал и доставил сюда большую партию паралитиков.
Э к л и с с и я. Да как же паралитики смогли взобраться на дворцовый холм?
Т р в б а ч. Как на. крыльях взлетели! Сейчас сами убедитесь. Входите, малютки, входите! Покажите свои немощные, трясущиеся конечности повелителю богов!

Входят юные т а н ц о в щ и ц ы.

Э к л и с с и я. Да ведь это же танцовщицы!
Т р у б а ч. Ошибаетесь, они – паралитики! Во всяком случае, именно в таком качестве они будут представлены Юпитеру. Пусть продемонстрируют ему, как низко пало бедное, слабое человечество. А там, в кустах, у меня спрятана дюжина лиц, – они будут распевать гимны, представляя немых. Дополним их еще парочкой великанов (этих выдадим за карликов), и у нас будет полный комплект страдальцев, да таких страдальцев, что Юпитеру не придется краснеть за созданный им мир, и он осыплет градом благодеяний и твою госпожу и Фивы. Он с какой стороны явится?
Э к л и с с и я. Со стороны солнца, спиною к нему, – так объявили жрицы. Едва стeмнeeт, они зажгут два ряда сигнальных костров.
Т р у б а ч. Прекрасно, значит, он сможет разглядеть лица булочниц и пирожниц. Поставьте их поближе к огню. Это будут наши прокаженные.
О д н а и з т а н ц о в щ и ц. А нам что прикажете делать, гocподин философ?
С о з ий. Танцевать. Надеюсь, вы ничем другим и не занимаетесь?
Т а н ц о в щ и ц а. Да, но какой танец нам исполнить? Может быть, символический – с высокими подскоками?
С о з и й. Ни в коем случае! Вы забыли, что для Юпитера вы – калеки?
Д р у г а я т а н ц о в щ и ц а. А, так это для Юпитера? Тогда мы покажем ему «Танец форели» с резкими телодвижениями, имитирующими молнии, – это ему польстит.
Т р у б а ч. Ему, – но не вам! Боги ведь смотрят на танцовщиц сверху, а не снизу, вот почему они относятся к танцам гораздо прохладнее людей. Юпитер предпочитает разглядывать купальщиц.
Т а н ц о в щ и ц а. А мы как раз недавно разучили «Танец волн», мы исполняем его, лежа на животе и повиливая бедрами.
Т р у б а ч. Скажи-ка мне, Созий, что за воин столь поспешно взбирается на холм? Сдается мне, это Амфитрион.
Э к л и с с и я. Господи боже, и впрямь он! Ох, не сносить ему головы!
С о з и й. А я так полагаю, это к лучшему, что он явился. Амфитрион – человек справедливый, богобоязненный, уж он уломает свою жену.
Т а н ц о в щ и ц а. Ишь как несется!
Т р у б а ч. Его можно понять. Многие мужья торопятся измотать своих жен любовью, чтобы потом те в объятиях бога лежа­ли бревно-бревном. Идите, идите, малютки! Мы сейчас будем следом за вами и распорядимся насчет музыки. Пусть Фивы скажут спасибо нам с тобой, Созий, мы обеспечили гостю достойный прием. Вот что значит подоспеть вовремя. Давай-ка зачитывай свою декларацию. (Трубит.)
С о з и й. О фиванцы! Война помимо прочих своих преимуществ хороша тем, что заковывает тела наших жен в стальной непроницаемый панцирь добродетели, куда нет доступа ни похотливому глазу, ни руке, ни…

СЦЕНА ВТОРАЯ

А м ф и т р и о н жестом удаляет С о з и я и Т р у б а ч а.

А м ф и т р и о н. Твоя госпожа там, Эклиссия?
Э к л и с с и я. Да, господин.
А м ф и т р и о н. Она там, в своей комнaтe?
Э к л и с с и я. Да, господин.
А м ф и т р и он. Я жду ее здесь.

В тишине раздается голос с неба.

Г о л о с с н е б а. О женщинах. Сын Алкмены, которого она должна зачать этой ночью от Юпитера, встретит множество женщин на своем пути, и все они будут вероломны, падки на лесть и жадны до славы…
Т о л п а. Ах! Ах! Ах!
Г о л о с. Он будет обольщать их, овладевать ими, покидать их, побивать оскорбленных мужей, он погибнет из-за женщин…
Т о л п а. Ох! Ох! Ох!

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

А л к м е н а, А м ф и т р и о н.

А л к м е н а. Что нам делать, Амфитрион?
А м ф и т р и о н. Что нам делать, Алкмена?
А л к м е н а. Еще не все потеряно, раз он позволил тебе опередить себя.
А м ф и т р и о н. Когда он должен появиться здесь?
А л к м е н а. Увы! Через несколько минут, едва солнце коснется края земли. Я не осмеливаюсь посмотреть в небо. У тебя острый глаз, ты ведь замечаешь орлов раньше, чем они тебя, ­ взгляни лучше ты.
А ф и т р и о н. Вот звезда качнулась.
А л к м е н а. Это он, пролетая, задел ее. Ну придумай что-нибудь!
А м ф и т р и о н. Ведь есть же у меня голос, дар речи! Не бойся, Алкмена, я уговорю Юпитера, я попытаюсь переубедить его.
А л к м е н а. Бедный мой друг! Единственное существо, которое те6е удавалось убедить до сих пор, – да и то не словами, ­ это я. Если я чего и опасаюсь, так это как раз твоего спора с Юпитером. Ты выйдешь из него побежденным, да еще уступишь меня вдобавок Меркурию.
А м ф и т р и о н. Тогда это конец, Алкмена.
А л к м е н а. Будем надеяться на его милосердие… Давай подождем его здесь, на террасе, где мы всегда устраиваем торжественные приемы для высоких гостей. Мне кажется, ему просто неизвестно, как мы любим друг друга. Пусть с высоты Олимпа он увидит нас вот так, рядом, вдвоем, у нашего порога, и, может быть, вид супружеской пары затмит в его глазах образ одинокой женщины. Обними меня! Крепче, дорогой! Это ничего, что здесь светло прижмемся друг к другу, покажем ему, в какое единое существо сливаются любящие супруги. Взгляни еще раз, что там, в небе?
А м ф и т р и о н. Зодиак отклонился в сторону, верно, он задел нить. Возьми меня за руку.
А л к м е н а. Нет, не надо напускных и банальных жестов. Отодвинься немного, оставь меж нашими телами маленький просвет, – то самое гнездышко подлинной супружеской нежности, где так любят укрываться дети, кошки и птицы.

Шум толпы и музыка.

А м ф и т р и о н. Жрецы подали знак. Он уже близко. Попрощаемся сейчас, Алкмена, или при нем? Надо подготовиться к самому худшему.
Г о л о с с н е б а ( возвещает). Прощание Алкмены и Амфитриона!
А м ф и т р и о н. Ты слышала?
А л к м е н а. Я слышала.
А м ф и т р и о н. И тебе не стpaшно?
А л к м е н а. О, дорогой, разве в решающие часы жизни не звучал у тебя в Душе неведомый голос, давая название твоим звездным мгновениям? Вспомни: в день нашей первой встречи, нашего первого морского купания не слышал ли ты внутреннего благовещения: «Помолвка Амфитриона», «Первое купание Алкмены»? Вот и сегодня близость богов сделала воздух таким звонким, что немое имя этой минуты гудит в нем набатом. Попрощаемся же!
А м ф и т р и о н. Признаться тебе, Алкмена, для меня все это не такая уж неожиданность. С самой первой минуты нашей встречи я ожидаю прощания с тобой – не того, что означает вечную разлуку, нет, но прощания, что станет ступенью к высочайшей нежности, к нашей новой любви. Так получилось, что я вынужден исповедаться перед тобой сегодня, на пороге смерти, когда принято говорить все до конца. Но знай: и в те дни, когда жизнь наша полнилась радостью и ничто не омрачало наш союз, с моих губ часто готово было сорваться слово прощания, ибо сердце мое разрывалось от любви и от тысяч новых неведомых ласк, назначенных тебе.
А л к м е н а. От тысяч новых ласк? Боже мой!
А м ф и т р и о н. О, как мне не терпелось осыпать ими твое лицо, твое нежное, гладкое лицо, твои глаза, не знающие слез, твои ресницы, ни одна из которых не упадет, вздумай я даже загадать желание. Невысказанная любовная тайна переполняла мою душу, и тайна эта была – прощание с тобой.

• « Жужа из Будапешта
• » Жены польских солдат в Ираке